Что смотреть на выставке «Многообразие. Единство»

В чудесный пейзаж мечты — романтический предмет созерцания, повод для размышлений о прекрасном — вторгаются будто из других миров: железная кровать и автомат, сожженные книги. Но угроза таится и в бесконечной перспективе обугленного леса. В этой работе все сплавляется и перерождается. Классический, великолепно написанный пейзаж — в современное смешение техник; высказывания о высоком и прекрасном, которые предложили великие писатели-романтики, чьи имена разбросаны по всей инсталляции, — в разочарование и страх сожженных книг; иллюзия бесконечного пространства — в тупик. Разрушение присутствует в произведениях Кифера, родившегося за два месяца до завершения войны в разгромленной стране, неотвратимо и органично, как ядовитые грибы в лесу и разбитые мечты в романтизме. Как понимание того, что возвышенные идеи Мадам де Сталь и великих романтиков привели юную идеалистку Ульрику Майнхоф, мечтавшую об очищении своей страны от наследия нацизма, к кровавому террору. Как бесстрашие в исследовании пути погибели, готовность противостоять злу, мощная экспрессия и уверенность в том, что руины — это возможность нового начала.

Из железных прутьев и кусков бетона Хатум строит конструкцию, которая кажется невесомой. Парадокс завораживает, диссонансы оборачиваются гармонией. Понимание грубой природы материалов и немалого их веса только усиливает восхищение стройностью и изяществом парящей в воздухе конструкции, ее геометрической точностью, тем, как она разворачивается в пространстве. Возникающие при смене точки зрения ракурсы бесконечно меняют картину. Легкость возникает из тяжести, структура преодолевает хаос разрушения, очищенное от любых посторонних шумов пространство отменяет физические законы.

Мона Хатум, англичанка, родившаяся в Бейруте, представлена на выставке двумя работами. И если «придверный» коврик c образованной иголками надписью «Welcome» («Добро пожаловать») представляется более чем актуальным критическим комментарием к проблемам беженцев, то в смыслы инсталляции «Время покажет» (безусловно, связанные с современными руинами — военными и мирными) вдаваться мешает восторженное изумление грацией замысла и чистотой исполнения. Тем, как любимые Хатум структуры — клетки, решетки — связывают, ограничивают и разделяют пространство, дарят ощущение покоя и невесомости, тихого безвременья. Красота спасает распадающийся на куски мир — руины таят новый цикл творчества, созидания, наслаждения красотой. Даже если нам не хочется, чтобы мир вертелся так быстро, жестоко, безжалостно, — из хаоса возникает порядок, из ощущения ненадежности, хрупкости мира — завороженность его опасной прелестью.

Потрясающее 16-канальное видео, устроенное по музыкальным законам (Мосс работал над ним вместе с композитором Беном Фростом), позволяет увидеть недоступное глазу, невообразимое — изображение за пределами изобразительности. На экранах, собранных в решетку, — хроники жизни лагеря беженцев «Мория» на греческом острове Лесбос. Но это не привычные, знакомые глазу и уму картинки — пойманный, зафиксированный видимый свет, а то, что зрению недоступно, — тепловые отпечатки людей, строений, земли, деревьев. Яркий отблеск костра и светящиеся лица, градации черного, серого, белого возникают из разницы температур. В переполненные лагеря посторонних пускали неохотно, Мосс снимал издалека — тяжелейшие камеры военного назначения, с которыми он работал, позволяют наблюдать с больших расстояний — более тридцати километров, днем и ночью, независимо от освещения.

Известный изобретательным и парадоксальным использованием новейших технологий, технических камер, предназначенных для чего угодно, только не для съемки людей, работающий в горячих точках, ирландский художник представляет мир точно, но в совершенно неожиданном свете. Он расширяет представления о кризисах, которые снимает вместе с десятками других фотографов, предоставляет возможность видеть невидимое и сохраняет секреты оказавшихся в опасности людей. Сосредотачиваясь на событии и его смыслах, Мосс изобретательно воздействует на воображение зрителя, используя не только новейшие достижения, — в «Мории», устроенной по законам «циркулярного (бесконечного) канона», мы видим на экранах одни и те же кадры, воспроизведенные с разными интервалами — подобно движущейся по кругу, все время возвращающейся к своему началу, мелодии.

В великолепном, остроумном, бесконечно подробном, парадоксальном, как все, что делает Перри, гобелене смешиваются старинные традиции ткачества, современные технологии изготовления дешевой мебельной обивки и выразительность беглых зарисовок. Название и композиция напоминают о классической картине военного художника Второй мировой Пола Нэша «Битва за Британию» с изображением воздушного боя над бесконечными прекрасными просторами. Постоянно оглядываясь на художественную историю, не только живописи, но и прикладного искусства, Перри делает ковры и керамику. Он отказывается быть серьезным и следовать важным трендам, игнорирует границы высокого и низкого, элитарного и вульгарного. Лауреат престижной премии Тернера делает яркие веселые вещи. Ему нравится нравиться — не кураторам, а самой широкой публике, нравится быть популярным и понятным. Тонкий и грубый одновременно, он ставит эксперимент над феноменом «английского», испытывая складывавшиеся веками представления о стране, пейзаже и способах их изображения. Играя со временем и пространством, Перри рассказывает о вечном и сиюминутном — просторах, дорогах, природных красотах, угрозах, граффити, традициях, бездомных, отношениях с континентальной Европой. В безумной смеси стилей, технологий и жанров угадываются элементы детектива и фрагменты эпоса. Смыслы наслаиваются — в битве радуги с вредными выбросами нет положительного героя, радуга давно уже символ не прекрасной чистой природы, а способа обогащения на игре с криптовалютой.

Автор виртуозных иллюзий, последовательная исследовательница особенностей человеческого восприятия, основ мироздания и представлений о свойствах физического мира, Алисия Кваде известна загадочными произведениями. Изящные рамки, на которых чудом держатся огромные булыжники, игры с отражениями, реальными и мнимыми, интригуют, заставляя сомневаться в устройстве реальности, собственных ощущениях, понимании пространства, тяжести, объемов. Сталкивая материалы, художница настаивает на очевидном: звезды — те же валуны, а не яркие лампочки, пришпиленные к плоскому небу, материя тяжела, законы ее существования неизменны, но представить их можно и в форме парадокса. Используя знания физики, математики, химии — всего, чем увлекается польская художница, проживающая в Берлине, можно создавать невероятное. То, что кажется невозможным, становится возможным с помощью тонкого расчета, взрываясь сомнением в глазах зрителя. Все реально, кроме ошибочных версий. Там, где нет знания и уверенности, точность представляется фокусом. Сомнение в устойчивости Европы, ковид или что-то еще заставили спуститься художницу с небес на землю, буквально. Почти так, как сделал это один из использованных в ее инсталляции булыжников, застрявший у основания кровати. Сложный баланс известных конструкций с камнями художница дополнила элементом, таким же неожиданным для ее работ, как сюрпризы этого года. Кровать с бельем, подушками и одеялом — символ комфорта, уюта и безопасности — иллюзии своего, надежного, хорошо устроенного домика, с которой миру пришлось снова, не в первый уже раз расстаться в 2020 году.

Последний герой, как и первый, описанный во множестве мифов и эпосах разных народов, от Илиады до отечественных былин, велик и бесконечно одинок. От него зависят судьбы мира. Титаническим усилием удерживая на плаву тонущую лодку цивилизации (Европы?), он делает последний взмах веслом, и еще один последний взмах, и еще. Обреченный на гибель мир возвращается к своим началам — времени героев. И хотя герои Ильи Кабакова с советских еще времен привыкли преодолевать обстоятельства — скучные, невыносимые, странные, заданные социумом и мелкими начальниками, его новая работа, сделанная как все в последние десятилетия в соавторстве с женой Эмилией Кабаковой, кажется неожиданной. И тем, что из всех возможных тональностей в разговоре о современной Европе Кабаковы выбрали эпическую, почти пафосную. И катастрофическим ощущением реальности. И мощью и масштабом героя — давным-давно герой Кабакова совершал подвиги, легко преодолевая непреодолимые обстоятельства, непринужденно, почти случайно улетая из шкафа в космос, теперь он в сверхчеловеческом напряжении всерьез спасает мир. И помочь ему — как героям эпосов, как персонажам ранних инсталляций — могут лишь ангелы. Неудивительно, что образ тонущей лодки появляется на выставке дважды — трудно не чувствовать погружение мира в хаос. Но зеркальный «корабль дураков» Криса Мартина с прикрепленным на случай течи половником представляет ситуацию с мрачным, сардоническим юмором обреченного. Романтическое высказывание Ильи и Эмилии Кабаковых, напротив, переносит нас в эпоху, где мало надежд, зато всегда есть место подвигу.

Лайт-боксы ошеломляют ярким и странным сюжетом — в придорожной пыли светятся, отражая солнечный свет, хрустальные люстры. Увешанные тяжелыми подвесками, они кое-как подвешены на палочках, будто на дорогу вынесли кусочек дворцовой роскоши и не знают, что с ней делать дальше. Абсурдная путаница, разрушающая привычный порядок вещей, смыслов, иерархий, ведет к пониманию изменившийся реальности. Драгоценные брызги света, слегка приглушенные зеленью, — самое парадоксальное свидетельство социального кризиса, обрушившего страну в конце 1980-х. Но только не для тех, кто не ездил в те годы по дороге на Владимир. Кто видел, не забудет так впечатливший Ольгу Чернышеву блеск хрусталя на обочинах, где торговали продукцией работники фабрики в Гусь-Хрустальном, получавшие зарплату натурой. Но и не удивится — картина быстро стала привычной. Не знакомые с обстоятельствами видят в документальных фотографиях постановочные, рожденные буйной изобретательной фантазией художницы. Между тем склонность к парадоксам Ольги Чернышевой проявляется более всего в выборе сюжета — умении видеть удивительное в обычном, знак времени — в банальном. В быстро ушедшем в прошлое феномене — нелепую выразительность 1990-х, жестокую эстетическую ломку, следовавшую за катастрофой экономической. Яркую красоту, пробивающуюся через пыль, как цветы проходят сквозь асфальт, — игнорируя тяжкие обстоятельства человеческого бытия.

Чудесные металлические кружева косовар Петрит Халилай сплел из воспоминаний о детстве, школе, парте, на которой писали, царапали, гравировали поколения школьников. Как делали это дети по всему миру. Каракули эти — штриховки, клетки для игры в крестики-нолики, собственные имена его одноклассников и их предшественников — обречены были на уничтожение, забвение. Они обрели ценность, обрели только потому и после того, как разразившаяся на Балканах война превратила привычную жизнь в руину, школьников — в беженцев.

Тогда Петриту Халилаю было тринадцать, и занятия искусством в лагере беженцев стали для него частью терапии. Среди произведений, посвященных войне на Балканах, кризису беженцев и их дальнейшей судьбе, работа Халилая самая личная, нежная, интимная и смелая — преодолевая страх потери и боль разрушений, художник возвращает себе и нам утраченное прошлое — родной дом, школу, детство. Возвращает чудесным, прекрасным, значительным, волшебным мифом. Фантастическим миром, где каждая деталь чудесна и важна, реальна и невероятна.

Самые банальные, самые массовые памятники долгим скучным урокам, сделанные тоскующим по свободе детьми, исчезнув навсегда, обратились волшебными кусочками драгоценной мозаики — Халилай воспроизводит надписи, почерки как характеры, персонажи, важные детские истории. И сама парта стоит тут же свидетельством тоски по утраченному прошлому, которое важнее и весомее настоящего, тем более будущего.

В видеоинсталляции, поэтичной и провокационной, знаменитая финская художница играет с разнообразным визуальным опытом, одновременно обращаясь к подсознанию зрителя. При входе «с первого взгляда» внимание захватывает эффектное масштабное видео — медленно приближающейся к нему из глубин Млечного Пути женской фигуры. Постепенно увеличиваясь в размерах, у самого «края» экрана раскрывает навстречу зрителю гигантские объятия, способные включить все живое, включая видео на противоположной стене. На нем почти отвернувшись от внешнего мира, занятая своими делами шимпанзе Дженни менее всего «открыта» к общению.
Мир человеческой мечты — бескрайнего «кинематографического» космоса, свободного полета, футуристической встречи с великой праматерью всего живого — соединяется с «другим миром», немного более реальным, но не менее загадочным — миром нечеловеческого интеллекта высших приматов, индивидуальности не вполне ясной и менее признаваемой.

Как всегда, финская художница не рассказывает истории, а строит сложную визуальную историю, коллаж с мощным контрапунктом. Исследуя потенциал эмпатии, готовности принять других живых существ «как самого себя», она использует медицинские опыты работы с людьми, страдающими фантомными болями после ампутаций, работу с существующими лишь в мозгу иллюзиями.

Положив руки на стол, рядом или под экранами, на которых еле двигаются руки шимпанзе, ожидая послушного следования своим движениям, простой интерактивной игры, мы сталкиваемся с путаницей, в которой невозможно понять последовательность событий, игрой в зависимость, значительно более сложной и непредсказуемой: следят ли руки шимпанзе на экране за движениями зрителя или наоборот. Возникает тонкая взаимосвязь, иллюзия понимания и странного визуального единения.

Самое удивительно — то, что они существуют. Расположившиеся отдельно, слишком тяжелые для других залов скульптуры Гормли представляются атлантами — мощными, способными нести тяжесть мира. Но почти все они (кроме одной фигуры, сильно оторвавшейся от земли) подвешены на таком небольшом расстоянии от пола, что глаз с трудом замечает это. Несколько тщательно отмеренных миллиметров отрыва, и полезная с древних времен и по сей день, поддерживающая стену кариатида превращается в свою противоположность, обрушиваясь всей тяжестью на стену. Пять угловатых фигур в полтора человеческих роста, «собранных» из крупных чугунных блоков, каждый из которых весит до 700 килограммов, кажутся неподъемными пришельцами из других миров или веков. Сразу вспоминается, что по образованию британский скульптор еще и археолог. Форма и матированная поверхность заставляют усомниться и в материале. Фигуры кажутся каменными и оттого еще более тяжелыми, а их способность слегка парить — фантастической, отменяющей физические законы. В своих исследованиях отношений фигуры и пространства, реальной тяжести и иллюзии легкости, бесконечных трансформаций человеческого тела, манипулируя блоками, Гормли чудесным образом сохраняет антропоморфные очертания скульптуры, повторяющей очертания человеческого тела. Чаще всего тела самого скульптора. Представленные на выставке демонстрируют идею тяжести и времени, в котором они слегка приподнялись.

Реальность Сала выстроена на тонких вибрациях, сложном балансе, абсурде, исключающем простые интерпретации. Хотя одна из них — скульптура с медленно вращающимися кистями рук в синих медицинских перчатках с началом ковидной эпохи с ее бесконечными ограничениями, защитой от всего, страхом и искушением контакта — видится более однозначной. Хотя сделал ее албанский художник в далеком 2008 году, и сама идея тяги и невозможности прикосновения появилась не в последние годы. Стоит вспомнить хотя бы великую фреску Микеланджело с протянутыми руками, почти сомкнувшимися пальцами творца и творения. В еще более удивительном и невозможном взаимодействии знаменитого французского альтиста Жерара Коссе и садовой улитки возникает музыка Стравинского. Темп и ритм этой интерпретации «Элегии», ее сложную хореографию определяет не только исполнитель — важна и скорость улитки и хрупкое равновесие, исключающее резкие движения смычка. Медленное движение моллюска альтист синхронизирует с собственным: исполнение вместо 5 минут занимает 9 и 47 секунд волшебного действия, полностью зафиксированного камерой. Причудливое сочетание несовместимого, неожиданная гармония природного и искусственного, звука и движения завораживает, заставляет верить в магию, волшебные свойства музыки, невероятные возможности взаимодействия, взаимопонимания всего живого.

Больше произведений выставки "Многообразие.Единство" смотрите в виртуальном гиде, подготовленном при поддержке izi.TRAVEL.

Выставка "Многообразие. Единство. Современное искусство Европы. Берлин. Москва. Париж" работает в Новой Третьяковке с 23 ноября 2021 по 13 марта 2022 года.