Чуть не умер в детстве
Илья Ефимович Репин родился 6 августа 1844 года в городе Чугуеве, расположенном в Харьковской губернии Российской империи. Чугуев был военным поселением, где дом Репиных считался богатым — отец, рядовой запаса, занимался торговлей лошадьми. В городе царили суровые, если не сказать дикие, нравы — мальчиком Репин наблюдал жестокие экзекуции, оставшиеся в памяти на всю жизнь. Провинившихся поселян пропускали сквозь строй солдат, вооруженных шпицрутенами — железными прутами. Осужденных избивали так, что отскакивали куски мяса, обнажая кости. Как вспоминал потом сам художник эти расправы, «мальчики весело бегали смотреть на них». Несмотря на суровость чугуевской жизни, Репин начал довольно рано рисовать — будущий классик впервые взял в руки краски, когда ему не было и семи лет. Гостивший у Репиных двоюродный брат Тронька оставил ему акварель, в которую он «впился» так, что его «едва отрывали для обеда».
Детство Репина омрачила тяжелая болезнь — изнуряющие носовые кровотечения, которые было невозможно остановить. Постепенно он уже не мог сидеть и только лежал, равнодушно слушая, как бабы-соседки откровенно советовали его матери заказывать гробик и шить «смертённую» рубашку. Впрочем, болезнь все же отступила, и Репин продолжил рисовать — сначала розы для сундуков местных барышень, потом расписывал пасхальные яйца — «писанки». Подростком он устроился на первую работу в Корпус топографии, где тушью и акварелью рисовал карты. А вскоре пошел учиться к местному художнику-иконописцу Бунакову. В окрестностях Чугуева мастерство художника пользовалось большим спросом — юный Репин расписывал местные церкви, получая по пять рублей «за образ».Перебивался с хлеба на чай
Мечтая поступить в Академию художеств, Репин отправился в Петербург с 42 рублями в кармане. Судьба ему благоволила — он снял комнату в семье архитектора Александра Петрова, который подсказал, как молодому человеку добиться своей мечты. Сначала Репин поступил в вечернюю рисовальную школу при академии, довольно быстро овладевая мастерством и делая успехи. Во время учебы жить приходилось, перебиваясь черным хлебом с чаем. Вскоре, заручившись поддержкой мецената и коллекционера Федора Ивановича Прянишникова, внесшего 25 рублей за обучение, Репин стал вольнослушателем Академии художеств, а спустя год и студентом, которому больше не нужно было вносить плату. Юный Репин был безумно счастлив учиться, не пропуская ни творческие, ни академические занятия.
В академии он сошелся с Иваном Крамским, уже известным художником, организовавшим художественную артель. Крамской, который старше Репина всего на семь лет, стал его первым настоящим учителем. Репин посещал собрания артельщиков, где царила вольнодумная демократическая атмосфера 1860-х годов. Кумирами просвещенного студенчества в те времена были Николай Чернышевский, Александр Герцен, Виссарион Белинский. В студенческие годы Репин сочувствовал демократическому движению и даже ходил посмотреть на казнь Дмитрия Каракозова, стрелявшего в императора Александра II. Дома Репин сделал портрет революционера, которого видел совсем близко от себя. А через неделю вместе с товарищем Николаем Мурашко решил посетить его могилу, где оба юноши были арестованы, впрочем, в тот же день отпущены после заступничества надзирателя Академии художеств.Бурлаки
Еще будучи студентом Академии художеств, Репин задумал написать картину о бурлаках. Идея пришла ему в голову во время поездки с приятелями-художниками на этюды на пароходе по Неве. Проезжая богатые дачи и наслаждаясь обликом прекрасных барышень, разодетых по последней моде, Репин увидел «сальное коричневое пятно», надвигающееся на «наше солнце», — грязные оборванные бурлаки бичевой тянули барку неподалеку от благоухающего «цветника» господ. Сцена так поразила художника, что он задумал создать картину. В компании художников Федора Васильева, Евгения Макаров и брата Василия Репин поехал в путешествие по Волге, в места, где можно было писать бурлаков с натуры. Друзья обосновались в Ширяево, недалеко от Самары, где с Репиным произошла неприятная история, чуть не стоившая ему жизни.
По приезде художник захотел нарисовать ребятишек, игравших на берегу, что не понравилось местным жителям. Крестьяне приняли Репина чуть ли не за самого дьявола, околдовавшего детей, чтобы отобрать у них души. Художника окружили почти 30 человек, готовых к расправе, пока его не спас писарь, прочитавший охранное письмо от Академии художеств. Только после этого толпа отошла от дома, который сняли товарищи, хотя местные еще долго с опаской относились к художникам. Однако своей цели Репин достиг — целое лето рисовал бурлаков с натуры. Особенно поразил его поп-расстрига Канин, которого Репин изобразил в центре композиции. Эскизы к картине заинтересовали великого князя Владимира Александровича, будущего президента Императорской Академии художеств, который заказал Репину нарисовать картину. Великий князь повесил картину в своей бильярдной и очень любил объяснять характеры бурлаков своим гостям.Отверг Рафаэля
После окончания Академии художеств Репин с семьей поехал в пенсионерскую поездку в Европу. Молодой художник увидел воочию шедевры мирового искусства в европейских музеях, и далеко не все из них его приятно поразили. В своих письмах арт-критику Владимиру Стасову он с чисто юношеским максимализмом, находясь под влиянием своего ментора, резко высказывается о столицах и классиках мирового искусства. Он пишет: «Но что Вам сказать о пресловутом Риме? Ведь он мне совсем не нравится: отживший, мертвый город и даже следы-то жизни остались только пошлые, поповские (не то что в Венеции Дворец дожей). Там один Микеланджело действует поразительно, остальное, и с Рафаэлем во главе, такое старое, детское, что и смотреть не хочется. Какая гадость тут в галереях! Просто смотреть не на что, только устаешь бесплодно».
Впрочем, Париж Репину пришелся по душе. Он даже оценил значение новейших течений в искусстве в отличие от многих русских художников. В письме Крамскому он отвечает на задевшее его замечание: «И даже насчет языка вы ошибаетесь: язык, которым говорят все, мало интересен, напротив, язык оригинальный всегда замечается скорей; и пример есть: чудесный Manet и все импрессионалисты». Под впечатлением от нового искусства Репин написал картину «Парижское кафе», которую в Париже постигла неудача. Картину повесили слишком высоко на парижском Салоне, так что она осталась абсолютно незамеченной. Но уроки французского не прошли для Репина даром, обогатив его художественный язык. А за картину «Садко», написанную в Париже, ему присвоили звание академика.Стасов
Еще в студенческие годы художник познакомился с арт-критиком Владимиром Стасовым. Страстный спор Стасова и однокурсника Репина Генриха Семирадского о том, что важнее — красота или правда в искусстве, так поразил Репина, что спустя много лет он в красках описал его в своей автобиографической книге «Далекое близкое». Эта оппозиция действительно занимала лучшие умы второй половины XIX века, и Стасов пропагандировал именно «правду жизни». Критик сыграл огромную роль в судьбе Репина, став ему не только духовным наставником и учителем, но и другом, несмотря на разницу в возрасте в двадцать лет. В молодости в переписке с Крамским Репин фактически написал программу русского реализма: «Наша задача — содержание… Краски у нас — орудие, они должны выражать наши мысли». Именно Стасов, «колосс русской критики», поддержал Репина, когда он выставил своих «Бурлаков», написав: «По плану и по выражению своей картины г. Репин — значительный, могучий художник и мыслитель…» и предсказав ему «самую богатую художественную будущность».
Впрочем, на протяжении жизни Репин не раз колебался в своем отношении к оппозиции «красота — правда». И его разрыв со Стасовым был связан именно с тем, что художник на некоторое время примкнул к лагерю сторонников «искусства для искусства» в 1890-е годы. «Буду держаться только искусства и даже только пластического искусства для искусства… Никакие благие намерения автора не остановят меня перед плохим холстом», — писал он. Стасов же выступил с гневной отповедью, называя художника «ренегатом», «изменником» и «вероотступником». На разрыв повлияло и решение Репина пойти преподавать в Академию художеств, которую Стасов критиковал. На некоторое время Репин даже согласился сотрудничать с журналом «Мир искусства», хотя довольно скоро стало понятно, насколько разных позиций придерживались художники. После пяти лет в ссоре друзья вновь воссоединились на почве неприязни к декадентству, как называли новейшие художественные направления.Работал до обморока
1870–1880-е годы стали для Репина порой расцвета его творчества. Как пишет Корней Чуковский, долгие годы друживший с художником и написавший о нем книгу: «На одном мольберте у него стоял “Крестный ход”, на другом — “Не ждали”, на третьем — “Иван Грозный, убивающий сына”, на четвертом — “Отказ от исповеди перед казнью”, на пятом — портрет Сютаева, на шестом — тайно ото всех “Запорожцы”; когда Крамской говорил о нем: “Он точно вдруг осердится, распалится всей душой, схватит палитру и кисти и начнет писать по холсту, словно в ярости какой-то. Никому из нас не сделать того, что делает теперь он”».
Репин относился к искусству со всей страстью, но свои картины писал долго и мучительно — некоторые годами, а какие-то переписывал уже после окончания. Так что даже его коллекционер и заказчик Павел Михайлович Третьяков распорядился не пускать Репина в галерею с кистями и красками, чтобы он не переписал очередной свой шедевр. Как пишет Чуковский, Репин «буквально замучивал себя работой до обморока, что каждая картина переписывалась им вся, без остатка, по десять-двенадцать раз».
Семейная жизнь
Со своей первой женой Верой Алексеевной Шевцовой Репин познакомился еще в студенческие годы, когда ей было всего 9 лет. Вера была сестрой его однокурсника Александра Шевцова, племянника архитектора Петрова, у которого Репин некоторое время снимал комнату. Юный Репин частенько бывал у Шевцовых в гостях — молодые люди веселились, играли в фанты, а в танцах Репин был совершенно неутомим. Когда Вере исполнилось 17 лет, пара обвенчалась в академической церкви. В семье родилось четверо детей — Вера, Надежда, Юрий и Татьяна. К сожалению, брак продержался недолго — в 1887 году они расстались. Вера Алексеевна была замкнутой и нелюдимой и, как считал художник, не проявляла особого интереса к его творчеству.
Вторая супруга Репина — Наталья Борисовна Нордман — была полной противоположностью первой. Настоящая светская дама, она прекрасно понимала значение своего супруга, любила посещать с ним вечера и вернисажи и собирала архив, куда входили газетные вырезки о нем. Наталья Борисовна была абсолютно современной женщиной, во многом перешагнувшей предрассудки своего времени, и в своей «новой вере» порой доходя до эксцентричности. Она знала три языка, разбиралась в искусстве и сама писала романы под псевдонимом Северова. Как пишет Корней Чуковский, «одно время она была боевой суфражисткой и сделала свой феминизм религией. Потом стала проповедовать “раскрепощение прислуги”. Потом — вегетарианство». Под влиянием Натальи Борисовны вегетарианцем стал и Репин. Нордман сознательно отказалась от натурального меха и в лютый мороз носила «худое пальтишко, подбитое сосновыми стружками». К сожалению, Наталья Борисовна заболела туберкулезом. Чтобы не заразить супруга, она благородно уехала умирать в Швейцарию, отказавшись взять с собой деньги, и провела свои последние дни в больнице для бедных.Обеды из сена
В 1899 году Репин купил участок земли в местечке Куоккала на берегу Финского залива, где построил дом. Свою усадьбу Репин назвал «Пенаты» в честь римских богов — хранителей домашнего очага. Быт в Пенатах был устроен под строгим руководством супруги Репина, поощрявшей самообслуживание. В доме повсюду висели объявления, адресованные гостям: «Не ждите прислуги, ее нет», «Все делайте сами», «Дверь заперта». В прихожей гостей встречал плакат «Ударяйте в гонг, входите и раздевайтесь в передней». Табличка «Идите прямо» вела в столовую. В круглый стол был встроен вращающийся модуль, чтобы заменить прислугу, — так, чтобы каждый гость мог самостоятельно добраться до блюд.
Именно Наталья Борисовна завела обычай устраивать обеды по средам для гостей. В этот день в Пенаты съезжались самые разные люди, за одним столом могли оказаться знаменитые художники, писатели, миллионеры и студенты, с хозяевами обедала и домработница. Закусывали обычно вегетарианской пищей: мочеными яблоками, солеными огурцами, баклажанами, вареной картошкой, «куропаткой из репы». Но самую большую известность получили «супы из сена» — блюдо, которое страстная вегетарианка Наталья Борисовна варила из целебных трав. Некоторые гости приезжали в Пенаты не столько, чтобы повидать хозяина дома, а чтобы отведать его знаменитое «сено», о котором писала даже тогдашняя желтая пресса.
Среда была для Ильи Ефимовича торжественным днем. Он работал до часу дня, потом чистил палитру, надевал праздничный костюм и выходил в сад до приезда гостей. Сад, устроенный по вкусу Натальи Борисовны, был полон причуд и сюрпризов: здесь стоял «Храм Изиды» в псевдоегипетском стиле, на холме возвышалась «Башня Шехерезады», гостей удивляли и «Озеро свободы» и «Скала Прометея».Репин и футуристы
В 1913 году произошло ужасное событие — на картину Репина «Иван Грозный и сын его Иван», выставленную в Третьяковской галерее, напал душевнобольной человек. Абрам Балашов нанес картине три длинных пореза. Для реставрации полотна пригласили одного из самых опытных художников-реставраторов того времени — Дмитрия Богословского. Реставратор соединил нити на месте прорывов холста, подготовив картину к живописному этапу реставрации, который должен был осуществить Игорь Грабарь. В один из дней в галерею нагрянул Репин с красками. Художник полностью переписал голову Грозного в неподходящих колориту полотна лиловых тонах. Когда Грабарь увидел эту картину, он ужаснулся и, взяв ответственность на себя, смыл свежую живопись, заново отреставрировав холст.
Происшествие с картиной Репина вызвало большой резонанс. В Политехническом музее была организована дискуссия о художественной ценности картины. Главным докладчиком диспута от имени общества «Бубновый валет» выступил писатель и художник Максимиллиан Волошин. Он признал в Балашове не преступника, но жертву преступления: «Безумие его вызвано картиной Репина. Его вина в том, что он поверил Репину вполне». Волошин винил во всем натурализм репинского искусства. Репин пришел на диспут без приглашения и произнес сокрушительную ответную речь, закончив фразой: «Значит, теперь и Шекспира надо запретить?!» И все же ненависть между футуристами и классиком не была фатальной. Футуристы не раз приезжали к Репину — среди гостей Пенатов были Давид Бурлюк, Велимир Хлебников и Владимир Маяковский, с которого художник даже написал портрет.Искусство побеждает смерть
Репин прожил в Пенатах до самой смерти в 1930 году. После революции, когда Куоккала отошла Финляндии, художник поневоле оказался в эмиграции. Репина неоднократно приглашали вернуться в Советскую Россию, однако он решил остаться в своем доме, не приняв новую власть.
Репин, который в юности не отличался религиозностью, к старости стал примерным христианином. В 1920 году он пишет художнику Виктору Базилевскому: «А я почти 40 лет не говел; а когда отлучили Льва Толстого от церкви, то дал слово не ходить больше в церковь; но когда начались безобразия и надругания над церковью, то я начал говеть, и мне было глубоко отрадно, до слез… Я просто подпеваю “на крылосе”. И увидел я, что церковь — великая сила для народа; она только может собрать и восстановить Россию».
В преклонном возрасте он по-прежнему работал до изнеможения. «Рисовать для него было все равно что дышать», — отмечал Чуковский. Репин всегда носил с собой альбом для этюдов: он рисовал в трамвае, поезде, столовой, театре, рисовал гостей Пенатов. В старости у него стала сохнуть правая рука, и он тут же начал учиться писать левой. Когда руки ослабели до такой степени, что он не мог держать палитру, он повесил ее на шею с помощью особых ремней и так писал с утра до ночи. Как заметил Чуковский: «Порой мне казалось, что не только старость, но и саму смерть он побеждает своей страстью к искусству». Перед смертью Репин написал своему другу и соседу по Куоккале письмо, в котором признался, что до последнего работал над «живой и веселой» картиной «Гопак», посвященной памяти Модеста Мусоргского: «Прежде всего я не бросил искусства. Все мои мысли о Нем, и я признаюсь: работал, как мог, над своими картинами…»