10 картин Ильи Машкова, которые важно знать

Илья Машков являлся одним из основателей объединения художников «Бубновый валет», утвердивших новый живописный язык. Перемены в начале 1900-х годов во всех сферах жизни человека требовали отклика и в творческой среде. В своем художественном методе Машков не отказался от накопленного опыта европейской живописи прошлого, а органично синтезировал его с достижениями современного ему искусства.

Портрет Варвары Виноградовой экспонировался на первой выставке объединения в 1910 году в Москве. Название выставки «Бубновый валет», ставшее впоследствии названием группы художников, отсылало к низовой культуре карточного шулерства и уголовной эмблематике. «Это название нравилось большинству участников этой выставки тем, что оно вызывало чувство удивления, изумления, брезгливости», — вспоминал Машков[1]. Оно было таким же провокационным, как и представленные на выставках произведения Михаила Ларионова, Ильи Машкова, Аристарха Лентулова, Петра Кончаловского.

Благодаря своему учителю рисования Николаю Евсееву художник с юных лет занимался фотографией, что впоследствии отразилось в его живописных работах. «По совету Евсеева И.И. Машков выписал себе фотографический аппарат… и с большим увлечением написал себе фоны и декорации, как для настоящего фотографического ателье»[2]. На портрете Виноградовой фон с ярким и огромным орнаментом также декоративен и играет самостоятельную роль.

Поза модели статична и монументальна, взгляд отстраненный, но цветовая насыщенность придает образу живость. Эта работа, как и другие на выставке «Бубнового валета», бросала вызов академической живописи, предлагая новый язык, где важнее была энергия цвета.

---

[1] Машков И.И. Автобиография. Середина 1930-х // Советские художники. Т. 1: Живописцы и графики. М., 1937. С. 194.

[2] Болотина И.С. Илья Машков. М., 1977. С. 10.

На картине «Дама с китаянкой» изображена ученица Машкова — Евгения Киркальди. Как и в предыдущем рассмотренном портрете, художник тщательно выстраивает взаимодействие между фигурой и ярким декоративным фоном. В этом как бы двойном портрете Машков сопоставляет главную героиню с ориентальной фигурой. Этот прием характерен для искусства рубежа XIX–XX веков, когда французские художники находились под «мимолетным впечатлением» от японской гравюры. Будучи хорошо знакомым с творчеством импрессионистов и постимпрессионистов благодаря коллекциям Сергея Щукина и Михаила Морозова, Машков следует традициям нового искусства. Отказ художника от натуралистической передачи цвета роднит его творческий метод с фовистами.

Между объемным изображением Киркальди и плоскостной фигурой китаянки возникает своеобразный диалог: последняя с легкой улыбкой наблюдает за строгим выражением лица девушки. Примечательно, что Машков использует однотонный желтый фон, на котором контрастные фигуры воспринимаются уже как пространственные формы. Такое соотношение планов характерно для серии портретов Машкова конца 1900-х годов.

Портрет Киркальди — прекрасный пример того, как авангардное искусство провоцировало и шокировало публику. Сам художник шутливо называл свои портреты «пугачами», и неспроста: они были одними из самых обсуждаемых и осуждаемых произведений на выставках «валетов». Интересно, что устаревшее слово «пугач» обозначает игрушечный пистолет, который стреляет пробкой с громким хлопком. Так же и портреты Машкова «стреляли» в зрителей кричащими красками, искаженными формами и необычными орнаментами, вызывая удивление на выставках.

Произведения Ильи Машкова в 1909–1911 годах экспонировались на многих европейских выставках: в Париже, Лондоне, Риге и других городах. В прессе художник получил признание, его называли «великим художником». Картины Машкова демонстрировались рядом с работами Жоржа Брака, Анри Матисса, Поля Синьяка и Анри Руссо. Однако в этот же период его вторично отчислили из Московского училища живописи, ваяния и зодчества (МУЖВЗ). Сам Машков расценивал это так: «За новаторство в живописи был лишен возможности получить диплом»[1].

На выставке Осеннего салона в Париже в 1910 году был представлен «Натюрморт. Фрукты на блюде» Машкова. В правом верхнем углу процарапана подпись художника: «J. Machkoff». По совету Анри Матисса и Валентина Серова, посетивших мастерскую Ильи Машкова, коллекционер Иван Морозов приобрел натюрморт со сливами. Примечательно, что к концу жизни Серов изменил отношение к творчеству своего ученика-бунтаря, хотя именно он несколькими годами ранее отчислил его из МУЖВЗ. Александр Бенуа писал: «Машков имел случай обрадоваться тому, как учитель его принял, поверил ему, как стала заполняться трещина, легшая было между ними»[2].

---

[1] Трудовой список И.И. Машкова [Рукописная копия]. [Около 1930] // ОР ГТГ. Ф. 112. Ед. хр. 35. Л. 3 об.

[2] Бенуа А.Н. Машков и Кончаловский // Речь. 1916. 15 (28) апр. № 102. С. 2.

На автопортрете Машков изображен в образе богатого судовладельца или купца — в высокой шапке и модном пальто с шалевым воротником. На фоне в наивной манере написан морской пейзаж с пароходом. В этой работе ощущается влияние кубизма и сезаннизма за счет упрощения форм: лица, волн, судна. Зелено-синие и белые конусы прорезают линию горизонта, создавая ритм композиции. Простые геометрические формы использованы и в построении лица. Художник добавляет черные контуры, обрамляющие голову и фигуру, усиливая динамику и центр произведения.

Машков включает в свой автопортрет популярный морской мотив с пароходом, характерный для росписи подносов мастерской Ефима Цыганова. В юности, работая в лавке купца, как позже вспоминал Машков, находил единственную радость в копировании образцов народного искусства: лубков, икон, торговых вывесок и плакатов. Позже внимание к городскому фольклору и народной эстетике будут использовать многие представители «Бубнового валета». Например, поднос с тем же несущимся по волнам пароходом с надписью «Чай Седакова» изображен на трех картинах Петра Кончаловского под одинаковым названием «Натюрморт. Пиво и вобла» (1912; 1912; 1946). 

В 1914 году Илья Машков совершил третью и последнюю поездку за рубеж. В своих воспоминаниях он писал: «Возвращаясь из последнего путешествия за границу, я через Италию поехал в Швейцарию, повидав Женеву, Лозанну и другие города, пожив у Женевского озера, немного пописал, посмотрел красивую природу, горы, озера, города, деревни»[1]. В творческом методе Машкова важное место занимала работа с натуры. Художник говорил своим ученикам, что без нее невозможно развивать живописное видение. Именно в этой поездке Машков написал пейзаж «Женевское озеро. Глион».

На картине изображен вид на Женевское озеро, Шильонский замок и горы, окружающие деревню Глион. Пейзаж отличается скругленными планами и мягкими линиями, в отличие от «Пейзажа с крышами домов. Швейцария», приближенного к натурному мотиву. Машков говорил: «Нам хотелось своей живописью разгромить весь мертво написанный мир…» Восприняв сезанновский метод, он оставался верен традиционному жанру, не уходя в абстракцию.

---

[1] Машков И.И. Автобиография. Середина 1930-х // Советские художники. Т. 1: Живописцы и графики. М., 1937. С. 195.

Картина «Тыква» имела важное значение в институциональном признании творчества Ильи Машкова. Как вспоминал Игорь Грабарь, увидев этот натюрморт на выставке «Художники — товарищам воинам» (1914–1915), принимает решение его приобрести и «именно с него начать новую веху пополнений Третьяковки». В январе 1915 года Грабарь предложил совету Третьяковской галереи приобрести работу, что и было осуществлено. Тогда же коллекцию пополнила картина Машкова «Натюрморт. Камелия» (1913). Талантливый художник и попечитель галереи отметил в картине «Тыква» следующее: «Этюд был написан с таким сверкающим мастерством, что он невольно вызывал в памяти каких-то больших старых мастеров — Рубенса, Иорданса, Снейдерса. Машковский этюд, соединявший в себе в одно и то же время поразительное техническое совершенство и последнее слово живописных исканий тогдашнего дня»[1].

Влияние Сезанна очевидно проявляется в натюрморте «Тыква». В композиции доминирует ярко-оранжевый плод, написанный раздельными большими мазками. Машков следует сезанновскому принципу «реализации»: работая в свободной манере, он стремится воплощать форму и пространство на холсте, сохраняя структурную целостность и материальность изображения. Возникает стереометрический эффект за счет круглящегося фрагмента земли, на котором лежат такие же пластичные формы.

---

[1] Грабарь И.Э. Илья Машков // Красная панорама. Л., 1928. № 37. С. 12.

«Натурщицы» 1918 года были написаны в период, когда Илья Машков возглавил реформированное МУЖВЗ, преобразованное после революции во Вторые государственные свободные художественные мастерские. Примечательно, что художник выполнил работу в фовистской манере, характерной для его раннего периода. Хотя уже в середине 1910-х годов он обратился к натурализму, академической традиции и присоединился к объединению «Мир искусства». Вероятно, этой работой Машков подтверждал свой статус смелого новатора в мастерских, откуда когда-то был исключен за подобные эксперименты.

В 1908 году Валентин Серов критиковал Машкова за неестественную цветовую гамму в изображении женского тела в серии «Натурщицы»: «Это не живопись, а фонарь». Однако спустя десять лет художник вновь обратился к смелым авангардным цветам, особенно в передаче теней, используя яркие синие, зеленые и красные оттенки. Как истинный мастер «Бубнового валета» Машков оставался верен сезанновскому принципу: каждый поворот формы должен передаваться через новый цвет.

На «Выставке картин» в Москве в 1923 году, в которой принимали участие Игорь Грабарь и бывшие представители «Бубнового валета», экспонировался «Натюрморт с фарфоровыми статуэтками». Эта картина и вся выставка знаменуют новый этап в творчестве Машкова, ориентированного на наследие старых мастеров. Современник писал: «Характерен и симптоматичен уже самый флаг, под которым выступила указанная группа, — столь скромный на первый взгляд, но по существу много говорящий: “Выставка картин”. В этом названии — провозглашение и утверждение прав станковой живописи, производства “картин”, противопоставленного производству “вещей”, конструкций, контррельефов или фактурных кусков»[1].

На столике из красного дерева Илья Машков расположил фрукты и овощ на фоне фарфоровых статуэток, ампирного пьедестала и расписного подноса, которые часто встречаются в работах «валетов». От прошлого авангардного опыта осталась и ирония художника, поместившего на переднем плане яркий и как будто чужеродный в этой аристократической среде огурец.

Художник сосредоточен на возможностях передачи разных фактур предметного мира (таких как красное дерево, карельская береза, фарфор и фрукты) в классической манере письма. Машков во многом отказывается от самостоятельных цветовых и фактурных характеристик мазка авангардного времени, характерных для его раннего творчества. Фактура статуэток, фруктов, огурца и их отражение в столешнице сглаживается художником, мазок практически неразличим. Этот натюрморт Машков считал одним из своих лучших произведений.

---

[1] Тугендхольд Я.А. «Выставка картин». Заметки о современной живописи // Русское искусство. 1923. № 2–3. С. 96.

После революции творчество Ильи Машкова приобрело тональную гармонию и натуралистические черты. Серия натюрмортов «Снедь московская», включающая «Хлебы», «Мясо, дичь» (обе в Третьяковской галерее) и «Фрукты» (местонахождение неизвестно), была написана в мастерской Вхутемаса в 1924 году. Представленные в 1925 году на VII выставке «Революция, быт, труд», эти реалистические натюрморты стали классикой советской живописи и соответствовали зарождавшемуся соцреализму. Машков считал, что живопись должна отражать время, и первый нарком просвещения РСФСР Анатолий Луначарский усмотрел это в его натюрморте «Снедь московская. Хлебы».

«Конечно, эта живопись — без революционного сюжета, но вы чувствуете, что Машков приобрел то высокое мастерство непререкаемой реалистической убедительности и красочной звучности, которые необходимы для создания революционной картины»[1], — писал Луначарский.

По воспоминаниям ученика Ильи Машкова, художник купил хлебные изделия в Елисеевском магазине, долго работал над композицией учебного натюрморта и после сам сел писал. Заполнив пространство картины сдобными булками с глазурью, кренделями и буханками, он передал в них своего рода символ радости бытия московской жизни.

---

[1] Луначарский А. На выставках // Известия. 1925. 24 марта. № 67. С. 5.

В 1927 году Илья Машков совершил рабочую поездку в Грузию и Армению по заданию АХРР (Ассоциация художников революционной России). Там художник написал серию пейзажей «Заря Грузии — Земо-Авчальская гидроэлектрическая станция (ЗАГЭС)». С топографической точностью было написано пять картин про строительство плотины, расположенной на реке Куре в месте ее слияния с рекой Арагви. Это был первый опыт работы в жанре индустриального пейзажа и запечатления «великих строек» молодого социалистического государства. Однако в дальнейшем Машков к этому жанру больше не возвращался.

На картине «ЗАГЭС» природа интересует художника больше, чем ее главный объект — индустриальное сооружение. Станция композиционно расположена в глубине и лишь дополняет горный пейзаж. Цветовое решение выдержано в тональной гамме и выглядит естественно, в отличие от авангардного колорита произведений прошлых лет.