15 фактов о Казимире Малевиче

Интересно, что датой рождения Малевича долго считался 1878 год — его сам художник называл в позднейших автобиографиях и анкетах. Когда появилось это изменение и чем оно объясняется, выяснить не удалось. Публикация метрического свидетельства привела к анекдотическому случаю: отмечать 125-летие со дня рождения художника пришлось дважды — в 2003-м и 2004-м.

Подростком Малевич не мог и помыслить о профессии художника. Но после смерти отца в 1902 году мечта об учебе в Москве, в Училище живописи, ваяния и зодчества, где преподавали знаменитые Серов и Коровин, уже не давала ему покоя. В 1904 году он отправился в Москву, но сдать вступительный экзамен не смог. Следующие три года Малевич упорно повторял попытки, но безрезультатно. Для подготовки к экзаменам он посещал частную художественную школу Ф.И. Рерберга. Свободная атмосфера школы, компетентность учителей, дружба с Иваном Клюнковым (будущим Клюном), видимо, убедили Малевича в том, что менять место обучения не имеет смысла.

Но давняя мечта заставила художника мифологизировать прошлое. В 1929 году, рассказывая искусствоведу А.А. Федорову-Давыдову свою биографию, он заявил, что в 1904–1905 годах учился в МУЖВЗ, но недовольный преподаванием, оставил училище и перешел в школу Рерберга. Несмотря на неубедительность этого рассказа, текст Федорова-Давыдова долгое время считался эталонным для биографов Малевича.

Во время вооруженного восстания 1905 года Малевич жил в Москве, в коммуне молодых художников. Рядом находилось Техническое училище (позже МВТУ им. Н.Э. Баумана) — один из центров революции. Оттуда заходил большевик Кирилл Шутко, ставший другом Малевича. В разгар событий художники отправились на Сретенку, где сооружалась баррикада; Малевич присоединился к ним, взяв револьвер. Бой был коротким — солдаты вытеснили стрелявших, Малевичу чудом удалось скрыться. Это опасное приключение он не без юмора описал в воспоминаниях. Но вывод, который он сделал для себя, стал судьбоносным: и революции, и искусству нужно посвятить всю жизнь без остатка — совмещать эти сферы деятельности невозможно. Из альтернативы (кисть или револьвер) Малевич выбрал кисть.

Малевич мечтал быть не просто художником, ему хотелось посвятить себя новому искусству (термин «авангард» тогда не применяли). В этом не могли помочь никакие школы. Необходимо было войти в круг живописцев-новаторов, получать от них практические знания и советы. Лидером московской молодежи в это время был Михаил Ларионов. Малевич пытался сблизиться с ним еще в 1906 году, но это удалось сделать только через пять лет. По примеру Ларионова он прошел путь от импрессионизма к фовизму и неопримитивизму, участвовал в организованных им шумных выставках с эпатажными названиями: «Бубновый валет» (1910–1911), «Ослиный хвост» (1912), «Мишень» (1913). Но в 1913 году Малевич увлекся новыми европейскими течениями: кубизмом и футуризмом. Ларионов хотел противопоставить им отечественную новинку и изобрел лучизм. В начале 1914 года в Россию прибыл глава итальянских футуристов Филиппо Томазо Маринетти. Он рассчитывал встретить здесь поклонников и продолжателей, но русские футуристы отнеслись к нему неоднозначно. Ларионов предложил забросать гостя тухлыми яйцами, Малевич публично заявил, что ничего общего с Ларионовым не имеет. Дальше каждый пошел своим путем.

И все же они действовали похоже: Ларионов и поэты-футуристы гуляли по Москве с разрисованными лицами, Малевич и его друг Алексей Моргунов — с деревянными ложками на лацканах пиджаков, пародирующими хризантемы в петлицах эстетов. Маринетти ничего подобного не делал — он мог шокировать публику речами, но не внешним видом. Чего же добивались русские бунтари? Ларионов утверждал: искусство должно вторгаться в жизнь: разрушать принятые нормы, вкусы, стиль поведения. Не угождать, не стараться понравиться, не искать успеха. Цель — менять сознание людей — любыми средствами.

В 1913–1914 годах искусство стремительно двигалось к беспредметности. Все поиски новых форм казались исчерпанными, пути — пройденными. Перевернуть все вверх тормашками, отменить законы природы — вот что отвечало образу современного безумного мира! Малевич был увлечен идеями Алексея Крученых, изобретшего стихотворную «заумь». Вместе с музыкантом и художником Михаилом Матюшиным он создал оперу «Победа над солнцем», Малевич активно участвовал в сочинении и оформил ее постановку. Спектакль, показанный в декабре 1913 года, стал одним из самых необычных в истории театра благодаря кубофутуристическим задникам и костюмам, скрывающим тела актеров и превращающим их в подобие чудовищных роботов. Позднее Малевич жалел, что не сделал одного занавеса — с черным квадратом: он мог бы стать самым выразительным знаком победы. Через полтора года художник создал живописный «Черный квадрат», который всегда датировал 1913 годом. Разоблачить эту легенду удалось только в середине 1970-х.

Революция 1917 года принесла художникам авангарда надежду на изменение общественного положения. Они бедствовали, устали от непонимания и насмешек. Малевич хотел нести новое искусство широкому зрителю, учить людей творить, отрешаясь от «харчевых» интересов. Но власти не испытывали доверия к непокорным новаторам. Малевич вступил в Совет солдатских депутатов, после Октября присоединился к анархистам. И только увидев, что его друзья по призыву А.В. Луначарского стали сотрудничать с большевиками, тоже поступил на службу новому государству. Он развил невероятную активность: устраивал выставки, приобретал для государственных собраний работы авангардистов, проектировал музеи современного искусства. Но в 1920 году В.И. Ленин высказался против футуристов, и власть спохватилась. Левые художники постепенно были оттеснены от ее кормила.

Свои идеи Малевич стремился распространять среди художников молодого поколения. Реформа образования дала возможность преподавать в бывшем МУЖВЗ, о котором он когда-то так страстно мечтал. Но голод 1919 года заставил художника покинуть Москву, и он уехал в Витебск. Здесь Малевич встретил талантливую молодежь, горячо воспринявшую его педагогическую систему и прежде всего его супрематизм — смелый, яркий, современный. Супрематизм указывал путь к обновлению жизни, к отказу от прежнего мышления, от всего затхлого, приземленного, материального. «Ученики боготворили его, как Наполеона армия», — вспоминал критик Николай Пунин. Малевичу хотелось, чтобы они стали сплоченным коллективом, подобно партии большевиков. Основанный в 1920 году коллектив получил название Уновис — утвердители нового искусства. Вслед за Витебском его «ячейки» были образованы в Москве, Оренбурге, Перми, Смоленске. Но массовым движение супрематистов все же не стало.

Изданная в Витебске в 1922 году книга вызвала яростную критику у адептов марксистско-ленинской философии. Следующий трактат удалось напечатать только частично и за границей.

Голод пришел и в Витебск, и Малевич переехал в Петроград. Ему снова повезло: Музей художественной культуры (МХК) по его проекту был превращен в исследовательский институт (Гинхук), а сам Малевич назначен его директором. Сюда со своими идеями пришли самые видные авангардисты: Татлин, Матюшин, Филонов, Пунин. Правда, вскоре начались ссоры, но работа кипела. Хуже было другое: власти совершенно не понимали, чем занимаются эти «ученые художники». Сам Малевич в этот период не писал картин, а вместе с учениками делал из дерева и гипса архитектоны — архитектурные модели зданий или монументов, не предназначенные для практических целей. Эти стройные белоснежные сооружения демонстрировали «чистые формы», современный архитектурный стиль, но не были проектами общественных зданий или жилых домов. Гинхук просуществовал три года.

Давний друг и соперник Малевича Владимир Татлин не мог смириться с ним в роли директора Гинхука. Конфликты между ними не прекращались. Окружающие понимали, что у этих титанов были слишком разные идеи. Татлин проповедовал культ материала, делание вещей, Малевич — отказ от утилитаризма, устремленность в космическое пространство. Но вот парадокс: архитектоны уже не парили, как супрематические формы или «планиты» (дома для «землянитов»), а стояли на земле. В то же время Татлин начал разрабатывать летательный аппарат «Летатлин», не менее фантастический, чем у его «заклятого друга».

Малевич рано женился. В 1902 году его избранницей стала юная Казимира Зглейц; веселая и общительная, она нравилась родным художника. У четы Малевичей появилось двое детей. Но Казимира Ивановна не могла разделить интересы мужа, сетовала на бедность, и вскоре после переезда в Москву брак распался.

Около 1909 года Малевич встретил Софью Рафалович, близкую ему по духу, образованную девушку, ставшую преданной подругой художника. В 1920 году она родила дочь, названную Уной. В 1925-м Софья Михайловна умерла от туберкулеза, и Малевич тяжело переживал этот удар.

Третья жена, Наталья Андреевна Манченко, была намного моложе Малевича и достаточно далека от искусства. Но эта миловидная женщина, сдержанная и стойкая, стала для него настоящей опорой: она была рядом и в период последнего творческого взлета, и во время долгой мучительной болезни.

С юных лет Малевич мечтал побывать за границей. В 1927 году эта мечта наконец осуществилась: его командировали в Варшаву и Берлин с персональной выставкой. С собой он привез не только картины, но и теоретические таблицы и рукописи. Теплый уважительный прием показался мастеру сказочным успехом: «Слава льется, как дождь», — писал он друзьям. Но иллюзии вскоре рассеялись. Незнание Малевичем европейских языков, сложность теоретических построений, а главное, утопическая установка видеть в искусстве творчество «ни для чего» стали непреодолимой преградой для понимания его идей. Даже благожелательно настроенные люди на Западе не могли принять его кредо.

Получив официальный вызов, Малевич вернулся на родину. Уезжая, он оставил картины и рукописи немецким знакомым, надеясь продолжить выставочное турне. Конечным пунктом ему виделся Париж. В Ленинграде Малевич снова обратился к живописи, по-новому интерпретируя старые мотивы, добиваясь высокого качества. Ученику запомнились его слова: «В Берлин можно везти керамику, а в Париж надо везти фарфор».

В сентябре 1930 года Малевич был арестован ОГПУ по обвинению в шпионаже (статья 58-6 УК) и помещен в Дом предварительного заключения на Нижегородской улице. Обвинение было связано с фактом его заграничной поездки, но сформулировано крайне неопределенно; письменные документы, которые можно было бы квалифицировать как донос, в следственном деле отсутствуют. Свои показания на допросе Малевич начал необычно: «Мой взгляд на искусство: искусство должно дать новейшую архитектуру и все связанное с ансамблем таковой, отражая… социальные проблемы пролетарского общества». Поскольку методы физического воздействия к заключенным в эти годы еще не применяли, никаких доказательств следствие найти не смогло. Сыграло свою роль и заступничество К.И. Шутко. Малевич был освобожден. В тюрьме он пробыл два с половиной месяца.

15 мая 1935 года после тяжелой болезни Малевич умер. Его проводы остались в памяти современников как невиданная художественная акция. Исхудавший, с длинной бородой, одетый в белую рубаху Малевич был неузнаваем – он походил на трагических крестьян со своих поздних полотен. Хоронили его в супрематическом гробу, изготовленном учениками. Шествие, растянувшееся по Невскому проспекту, двигалось за машиной с гробом, украшенной «Черным квадратом». Затем гроб был перевезен в Москву, где состоялась кремация. «Квадрат» был также укреплен на белом кубе, поставленном в Немчиновке, на месте, где художник завещал захоронить свой прах.

С годами урна с прахом затерялась – так осуществилось торжество беспредметности. А сами похороны Малевича историки искусства считают выразительной точкой в истории русского авангарда - перед долгим насильственным забвением.