Лекция Жан-Юбер Мартен. Илья Кабаков: судьба международного мастера

В СССР почти всегда наряду с официальным искусством существовало неофициальное — полуподпольное, не допускаемое в общедоступные выставочные залы, а то и вовсе грозившее своему создателю преследованиями. То же самое касалось и литературы, и музыки, и всех остальных сфер культурной жизни. Неофициальное искусство развивалось в мастерских, в кругу «своих». Кто-то из андерграундных художников обращался к религиозной живописи и иконописи, кто-то — к различным формам экспрессионизма, а кто-то создавал принципиально новые форматы искусства или переосмыслял существующие. Среди последних стоит выделить московских концептуалистов — Илью Кабакова, Эрика Булатова, Эдуарда Штейнберга, Семена Чуйкова, Константина Васильева, Владимира Янкилевского. Эти художники постоянно общались друг с другом, в их мастерских бывали философ Борис Гройс и джазмен Владимир Тарасов.

Сразу стоит оговориться: нередко считается, будто художники, занимающиеся концептуальным искусством, рано или поздно возвращаются к фигуративному искусству, но здесь важно понимать, что Кабаков — рефлексирующий художник. Он занимается концептуальным искусством, но при этом использует приемы, методы, характерные для традиционного искусства. В целом же концептуальное искусство объединяет очень разных художников с очень разными подходами и творческими траекториями, поэтому говорить о том, что все концептуалисты возвращаются к фигуративной традиции, нельзя.

Илья Кабаков действительно экстраординарная личность, и его творчество — это огромная территория смыслов. У Кабакова важная не только живопись, графика, инсталляции, но и тексты. Тексты объясняют и дополняют работы, а иногда и усложняют их понимание. И везде, везде Кабаков пытается показать абсурдность и несоответствие реальной жизни в СССР тому мифу, который культивировала официальна идеология. Илья Кабаков был новатором — никто в европейской традиции не проводил такого тщательного и столь необычного по форме анализа. Это была жестокая ирония, для которой Кабаков использовал совершенно неожиданный язык, он так перерабатывал информацию, что люди на Западе чувствовали, что жизнь в СССР аномальна. Кабаков полифоничен и в своих работах зачастую опережает западных художников, таких как Ив Кляйн или объединение Zero. Илья Кабаков утверждал своего рода вакуум и отрицал ту жизнь, которую утверждал Советский Союз.

Поразителен нарратив творчества Кабакова. У художника академическое образование, и это позволяло ему экспериментировать. Он создавал удивительный коктейль — сотни рисунков, которые сочетаются с пластическим алфавитом, абсурдистские и очень реалистичные изображения, отсылающие к формату комикса… И здесь стоит вспомнить об альбомах. В 1970-е Илья Кабаков и еще один художник-концептуалист Виктор Пивоваров разработали жанр концептуального альбома. Вдохновляясь русской литературой и поэзией, они создавали серии рисунков, сшитые воедино и сталкивающие концептуализм и классическую иллюстрацию. Очень важно, что темп просмотра альбома задавал сам художник: он говорил зрителю, когда перелистывать страницу. Это было похоже на комиксы или на фильмы с замедленной съемкой.

Илья Кабаков создал порядка десяти альбомов. Все они рассказывают о каких-то экстравагантных персонажах, и каждый персонаж выражает определенный характер — характер, который доведен до экстремальной ситуации. Это своего рода энциклопедия человеческой комедии, которая демонстрирует, что Кабаков всегда очень внимательно постигал все нюансы жизни. Это тот самый случай, когда нарратив сопровождается изобразительным искусством, при этом нарратив очень схематичен. Кабаков оставляет множество пустых мест, белых пятен, которые занимают практически всю поверхность работы. Сама же работа словно робко выглядывает из этого вакуума, и иногда это напоминает какую-то холодность чертежа инженерного рисунка.

Илья Кабаков изобрел тотальную инсталляцию. Он вышел за рамки плоскости, полотна и обратился к трехмерному пространству.

В 1985 году в своей мастерской он соорудил первую тотальную инсталляцию — «Человек, улетевший в космос из своей комнаты». Она состояла из прихожей, комнаты, оклеенной пропагандистскими афишами, где человек с помощью нелепой катапульты из пружин и резинок пробил потолок и отправился прямиком в космос. 

Интерпретации «Человека» различны. Политическая — убежденный коммунист, впечатленный освоением космоса, буквально воспринимает слова о светлом будущем и отправляется на его поиски. Историческая — художники авангарда 1920-х очень любили космические утопии, космические корабли, достаточно вспомнить произведения Малевича или «Летатлин» Татлина. Биографическая — Кабаков задыхается в давящей обстановке советского режима и мечтает убежать в другие миры.

Инсталляция еще тем необычна, что она занимает очень много места в мастерской, а видеть ее могут только самые близкие друзья художника. «Человек» ставит Кабакова в один ряд с наиболее инновационными американо-европейскими движениями, которые отказались от мольбертной живописи и делают многодисциплинарные произведения. Именно «Человек, улетевший в космос из своей комнаты» был показан на выставке «Маги земли» в Центре Помпиду в 1989 году; на сегодняшний день это самая воспроизводимая и знаменитая инсталляция Кабакова.

Позднее, в 1992–1993 годах, я предложил художнику реализовать проект в замке Аарон в долине Луары. В то время замок был в весьма плачевном состоянии. И вот во время своего визита Илья и его супруга и соавтор Эмилия увидели старый туалет, пристанище излюбленного художником существа — мухи. Так родилась идея концерта для мух. Эта инсталляция состоит из жужжания мух, которые группами летают перед окном, затянутым паутиной. Для Ильи Кабакова муха — одна из метафор противостояния коммунистическому режиму: она ничтожна, мала, до нее никому нет дела, благодаря чему ей удается избежать внимания и ускользнуть от властей. Выбор туалета не является провокацией, но возвращает нас к тому, что такое человек. Человек может подняться в сферах философии и духовности, но тем не менее он порабощен физиологическими потребностями.

В 1985 году состоялась персональная выставка Ильи Кабакова в Кунстхалле Берна. Ее куратором был я. Провести выставку неизвестного в Европе художника — рискованный шаг, но я был убежден, что выставка станет успешной. Сам же художник, получив приглашение, сразу согласился. Он был рад наконец-то показать свои работы европейской и американской публике, хотя это и не так-то просто для человека из СССР. Но тем не менее Кабаков проявил упорство. Конечно же, ему не разрешили выехать из страны, но я сделал все, что мог. Я обратился в Министерство культуры СССР, но мне сказали, что не знают такого художника Илью Кабакова, а потом добавили: «А, это иллюстратор детских книжек. Но этот человек не может представлять искусство Советского Союза за границей». Стало ясно, что вывезти работы официально невозможно. Но вот что удивительно: одна картина Кабакова все же получила разрешение на вывоз. В основном же работы художника вывозили с помощью дипломатов — некоторые элементы инсталляций перевозились в чемоданах, и они не были идентифицированы как произведение искусства. Точно так же был вывезен один из концептуальных альбомов и работа «Кто забил этот гвоздь», которую позднее приобрел Центр Помпиду. Поскольку Кабаков не мог выехать из СССР, он делал проект монтажа выставки в Берне на основании планов музеев, которые я переправлял ему через «выездных» — советских граждан, которые ездили в заграничные командировки.

К 1987 году СССР стал более открытой страной, и Кабаков впервые выезжает из стран советского блока — на выставку в Грац. Затем следуют приглашения в США, Францию, Германию — и в итоге художник остается за рубежом. В 1992-м вместе с женой и соавтором Эмилией обосновывается в США.

Эмигрировав, Кабаковы активно ездили по миру. Они словно бы хотели наверстать упущенное. У них все больше и больше выставок — сегодня их, наверное, около двухсот, и музейная среда им очень подходит, поскольку позволяет облачить в форму повествование и замысел, в который художники напрямую вовлекают зрителя. 

В 2014 году художники показали самую большую свою работу — «Странный город». Мне кажется, это высшая точка, кульминация их работы в области инсталляции. 

Путешествие по «Странному городу» дарило визуальное наслаждение, но порождало вопросы с оттенком оптимистического идеализма относительно духовности, предлагало поразмышлять о прошлом и человеческой памяти. Посетитель попадал в своего рода лабиринт — в самом начале он оказывался в нефе, где был возведен сияющий световой купол, переливающийся разными цветами. Это был своего рода световой орган, который отражал вопросы, задававшиеся в России с начала XX века о соответствии между звуками и цветами, как, например, у Скрябина. Оставшийся маршрут проходил в противоположном направлении. Монументальные ворота в руинах знаменовали приход в другой мир, своего рода инициацию и переход на незнакомую территорию. Ну а сам «Странный город» был окружен стеной, которую нужно было пройти, чтобы посетить пять его павильонов-часовен: «Пустой музей», «Манас», «Как встретиться с ангелом», «Белая часовня» и «Мрачная часовня». В этих павильонах царила атмосфера чего-то священного. Люди говорили, что посещение этой инсталляции сродни медитации.

Несколько раньше, в 2010-м, Илья Кабаков вернулся к живописи. Сюжеты, которые он писал, никогда не были натурными. Художник всегда воспроизводил то увиденное, что уже находилось в его голове. Его живопись — своего рода зеркало той реальности, которую мы видим и которая нам представляется. Такой подход вообще-то характерен для поп-арта, но Кабаков идет значительно дальше, он представляет некую кодифицированную реальность, заменяющие в нашем обществе какие-то конвенциональные знаки. Для этого он использует иконографию советской пропаганды, но мышление художника трансформирует эти образы. В итоге получаются гигантские коллажи, которые отражают действительность.

Художник много работает и с рисунком, и с цветом, и со светом. Он, естественно, выходит за рамки академического творчества и показывает, что его талант — это действительно талант гения. Но вот что важно: Кабаков всегда задавался вопросом «Что я делаю?» и никогда не считал, что это действительно гениально. 

Кабаков всегда использовал изобразительное искусство, чтобы предложить совершенно новые формы и зачастую демонстрировал прекрасное знание истории искусства. Из этого и сложилась уникальная формула Кабакова-живописца.

В творчестве Ильи Кабакова почти всегда присутствуют какие-то воспоминания о советском прошлом, да и в целом в его творчестве находят свое отражение символы и окружение, в которых он жил. И еще он постоянно думает о зрителе: как будет восприниматься его произведение — я не знаю другого художника, который, делая эскиз будущей инсталляции, добавляет туда зрителей, потому что зрители являются частью этой инсталляции. Я бы сказал, что это действительно высшее искусство.

Я считаю, что Кабакову повезло — в том смысле, что мир узнал его гений. Это человек, который всегда сомневался, — один из мэтров концептуального искусства. Я всегда восхищался его необыкновенной энергией и его стремлением показать все, на что он способен, даже в те времена, когда он понимал, что никто не увидит его работы. Илья Кабаков работал в самых разных регистрах — это и живопись, и рисунок, и альбом, и литература, и инсталляция. И мне кажется, эмиграция позволила ему полностью реализовать свои гуманистические, идеалистические воззрения и противопоставить их бюрократии и коллективизму. Он — человек с универсальными взглядами; он отличается от других художников тем, что всегда затрагивает фундаментальные вопросы человеческой истории, развития общества. 

Кабаков — действительно целостный и редкий художник, который представляет свое поколение и который представляет его настолько хорошо. Я думаю, что Кабакова можно назвать продолжателем универсальной международной и, в частности, европейской романтической традиции. Но при этом он — русский художник, и он бы никогда не стал тем самым Ильей Кабаковым, живи он где-то еще, а не в СССР.

Для Ильи Кабакова важен вопрос, который ставит его инсталляция «В будущее возьмут не всех». Художник спрашивает самого себя о будущем его творчества, о том, что останется после его смерти, что будет важным в его произведениях, что случится с его творчеством. И я думаю, я уверен, Кабакова в будущее возьмут. Более того, его творчество оказало большое влияние на развитие и русского, и европейского, и американского современного искусства. И думаю, в будущем это влияние лишь усилится.

В оформлении обложки использовано фото фрагмента инсталляции Ильи и Эмилии Кабаковых «В будущее возьмут не всех» (2001) на одноименной выставке. Москва, 2018. Фото: Даниил Примак / Третьяковская галерея