Семейные страницы Анна Голубкина. Часть I

Детство и юность Анны Голубкиной пришлись на время глобальных социальных перемен в Российской империи. В первые годы правления Александра II было отменено крепостное право, реформированы суд, городское и земское самоуправление, армия, финансовая система, образование, печать. Преобразования, с одной стороны, привели к экономическому росту страны и совокупной демократизации общества, а с другой — к обострению накопившихся за предыдущие годы социальных, культурных и политических противоречий. Многим представителям образованной русской общественности осуществленные властью изменения казались запоздалыми, непоследовательными, недостаточными. Надежды и ожидания разошлись с действительностью, что привело к активному развитию идеи о необходимости принятия радикальных решений. В свою очередь, страх правительства перед сформировавшейся оппозицией и последовавшая за ним реакция привели к ситуации, в которой конфликт уже не мог решиться мирно.

События 1860–1870-х годов спровоцировали масштабный пересмотр традиционных норм и ценностей. Все вокруг менялось: крестьяне со всеми оговорками, но получили юридическую свободу; дворянство, не сумевшее перестроиться под требования времени, теряло земли, беднело; в то же время в общественном поле появился новый социальный слой — образованные, деятельные, настроенные на перемены разночинцы. В таких условиях женщины из привилегированных и полупривилегированных сословий оказались в непростом положении. В отличие от мужчин, которые обладали полным объемом гражданских прав и были полноценно образованны, женщины имели куда меньше возможностей адаптироваться в новом мире. Количество браков начало снижаться, и старая траектория жизни, поощряемая обществом, — стать женой, матерью, хозяйкой — во многом перестала быть актуальной. При этом «приемлемой» работой для женщин считалась только та, которая была связана с воспитанием детей или же медицинской помощью в качестве акушерки или фельдшерицы. Зажатые между двух огней, общественного мнения и жизненной потребности в обеспечении своего существования, русские женщины выбрали путь эмансипации. И в первую очередь был поднят вопрос о получении прав на высшее образование и труд.

К тому моменту, когда Анна Семёновна Голубкина выбирала для себя жизненный путь, в 1880-е, реакция почти полностью задавила действовавшие в России высшие женские курсы — аналог университетов, а учеба в Европе была мало кому по карману. Впрочем, ни первый, ни второй вариант Голубкина, вероятно, не рассматривала. Чтобы обучаться в этих учреждениях, нужны были не только внушительные средства, но и качественная подготовка, которую сложно было получить даже в гимназии: в большинстве случаев уровень образования в женских гимназиях был на порядок ниже, чем в мужских, в силу предрассудков эпохи относительно способностей и потребностей девочек. Голубкина же не имела ни школьного, ни систематического домашнего образования. Самыми доступными направлениями для нее были — стать или домашней учительницей, или фельдшерицей, как ее старшая сестра. В 1886 году Анна Голубкина писала своему другу и наставнику Александру Глаголеву: «Вы тогда говори[ли], что нужно учиться для самообразования. Я думаю, что это невозможно для меня. <…> Я теперь думаю выучиться так, чтобы это пригодилось мне когда-нибудь. На учительницу, что ли, на какую». Однако по итогу размышлений Голубкина выбрала менее популярный вариант и поступила в частное художественное Училище изящных искусств А.О. Гунста. На тот момент это было одно из передовых учреждений в Москве, организованное по европейским образцам.

Поступая в училище, вряд ли Анна Семёновна могла представить, что через десять лет она станет признанным скульптором. Хотя в российском обществе было принято обучать девочек основам рисования, профессия художника считалась вотчиной мужчин, а работа со скульптурой, которая требовала от творца значительных физических сил, и вовсе. Рисование в системе женского образования скорее воспринималось как составляющая «эстетического развития» девочек. Профессиональное же обучение художника включало в себя изучение и изображение мужской обнаженной натуры, что считалось совершенно неприемлемым для женщин. При этом знания анатомии и умение рисовать фигуру были необходимы для признания в художественной среде. Несмотря на то, что общая ситуация постепенно менялась — открывались частные художественные школы, женщин начали допускать в Императорскую Академию художеств и Московское училище живописи, ваяния и зодчества сначала в качестве вольнослушательниц, а затем студенток, — право на изображение мужской обнаженной натуры в официальных учреждениях художницы получили только к первой четверти XX века. В сложившихся условиях шансы на профессиональный успех у женщины были почти призрачными. Тем не менее рождение великого русского скульптора Голубкиной случилось, и огромную роль в этом сыграла ее семья.

Анна Семёновна родилась в 1864 году в семье зарайских купцов Семёна Поликарповича (?–1866) и Екатерины Яковлевны (1834–1898) Голубкиных, пятой из семи детей. Про отца известно мало: он умер от тифа, когда маленькой Анюте не исполнилось и трех лет. В отсутствие отцовской фигуры большое влияние на Голубкину оказал дед Поликарп Сидорович (1805–1877). Будучи крепостным крестьянином князей Голицыных, он откупился на волю еще до отмены крепостного права и приписался к мещанам города Зарайска, где открыл постоялый двор и занялся огородничеством. Со временем хозяйство окрепло, Голубкин сумел накопить капитал и стал купцом второй гильдии.

Поликарп Сидорович был старовером-начётником. В старообрядчестве начётники — это люди с глубокими знаниями духовной литературы, умевшие верно толковать ее и транслировать другим членам общины. Чаще всего начётниками становились не вследствие получения систематического богословского образования, а через самообучение. Именно поэтому в доме Голубкиных всегда можно было найти различные духовные книги. Некоторые из них сохранились и до настоящего времени, например семейная Библия 1797 года с владельческой надписью Поликарпа Сидоровича (отдел Дома-музея А.С. Голубкиной Государственного музея-заповедника «Зарайский кремль»). С детства Анна Семёновна наблюдала за дедом, встречала останавливавшихся на постоялом дворе странников, слушала их разговоры. Окруженная старообрядческими традициями, она впитывала в себя идеи о ценности семьи, необходимости образования, важности труда и самодисциплины и культивировала их в себе в течение всей жизни.

Неслучайно одной из самых ранних работ в творческой биографии художницы стал скульптурный портрет деда. Мать Голубкиной писала об этой работе: «Анюта, твоя дедушкина статуя удивляет. Был Яков Антонов, прямо говорит, Поликарп Сидорович. Тетушка Анна Михайловна тоже удивилась — Поликарп! Василий Яковлев тоже признал — это дедушка Поликарп. Я не знаю, чего тебе робеть». В произведении Поликарп Сидорович предстает таким, каким его запомнила Голубкина, — сосредоточенным мыслителем, философом.

Не менее существенную роль в формировании личности Анны Голубкиной сыграла ее мать Екатерина Яковлевна, в девичестве Татаринова. После смерти мужа она приняла на себя не только заботы о семье, но и управление делами. Семён Голубкин, брат художницы, вспоминал: «Нас было семь человек детей, дед Поликарп Сидорович, бабка и прабабка. Мать вела все хозяйство. Трудно было». Такая практика не была редкостью — вдовы имели право получить купеческое свидетельство на свое имя и вести семейный бизнес. В случае Голубкиных это были десятки гектаров земли под Зарайском, на которых выращивались капуста, огурцы, морковь и другие овощи, а затем сбывались — возами и вагонами — в Москву, Санкт-Петербург, на местном рынке.

Судя по сохранившимся упоминаниям, Екатерина Яковлевна была женщина деятельная, «с большой волей и чувством достоинства», строгая, при этом мудрая и «редкой доброты». Сама Голубкина говорила: «Моя мать была необыкновенным человеком», и такая характеристика всецело оправданна. Простая женщина из уездного города, крайне религиозная, мать большого семейства, она не только не настаивала на традиционной модели жизненного пути для дочерей, но всячески поддерживала их личный выбор — получить образование и служить своей профессии. Сначала в Москву уехала старшая дочь Голубкиных — Александра Семёновна, чтобы стать студенткой фельдшерского училища при Старо-Екатерининской больнице. А затем пришел черед Анны Семёновны: «Когда я задумала ехать в Москву учиться, родные матери ей говорили: “Глупости это — Анюту учить”. Но мамаша сказала: “Раз она это задумала, пусть едет”», — вспоминала слова Голубкиной современница.

В многочисленных письмах от Екатерины Яковлевны к Анне Семёновне читаются взаимная поддержка и искренний интерес к делу дочери. Москва, Санкт-Петербург, Париж — куда бы ни устремлялась Голубкина, мать всегда доверялась ее решениям, разыскивала средства, стремилась развеять тревоги и вселить уверенность. «Я думаю, ты лишнее думаешь, что не умеешь лепить», — писала Екатерина Яковлевна сомневающейся Голубкиной — вольной слушательнице Московского училища живописи, ваяния и зодчества. «Анюта, ты пишешь, что “все соберу у них хорошее и уеду”. Но ты так не говори, тебе надо кончить хорошо», — советовала мать уставшей от Академии художеств Анне Семёновне. «Анюта, пишу тебе мой совет: доучись хорошенько, да непременно послушай Родена, как он тебе скажет. Теперь недолго. Поставь статую на выставку — тогда и выучилась. Не бойся — Господь тебе помощник в твоих трудах, он все знает и поможет тебе во всем. Обо мне ты не беспокойся, я жду тебя каждый день, иначе нельзя», — ободряла она работающую в Париже дочь.

Встречается в письмах и такая фраза: «Будем тебя ждать самым лучшим художником». Но судьба распорядилась иначе, и в конце 1898 года Екатерина Яковлевна скончалась. В эти дни Голубкина находилась в Париже и работала над большой скульптурой, готовилась выставить ее на Весеннем салоне. Есть версия, что родные Анны Семёновны сообщили ей новость о смерти матери только по возвращении художницы в Россию, чтобы не подвергать ее риску: три года назад Голубкина уже переживала приступ нервной болезни, восстановление после которого заняло немало времени. Так или иначе, но смерть матери была тяжелым ударом для Анны Голубкиной. В память о ней художница сделала скульптурный портрет, наполненный глубокой любовью дочери к самому близкому человеку.

Повзрослевшие дети Голубкиных — Николай (1858–1921), Александра (1860–1932), Анна (1864–1927), Семён (1867–1932), Любовь (1871–1900) — жили сплочённо, решали важные вопросы сообща активно участвовали в жизнях друг друга. Формовщик и помощник художницы Иван Свирин писал в своих воспоминаниях: «Семья была очень дружная, это было сразу видно, но вместе с тем в ней была автономность. Каждый из них занимался чем-нибудь своим и не мешал другим». Возникающие споры никогда не перерастали в ссоры. Атмосфера взаимного уважения по отношению друг к другу и к окружающим выражалась в двух «непреложных законах» дома: «никогда ни один человек не должен оскорблять другого — это был первый закон», а «вторым законом была правда». Общие для Голубкиных идеалы и ценности были известны всему городу, и потому семью считали «одной из самых передовых» в Зарайске.

Обязанности по ведению хозяйства распределялись между Николаем, Александрой и Семёном. Младшая сестра — Любовь — вышла замуж, переехала в Коломну, но уже к 1900 году скончалась от туберкулеза. Анна, в свою очередь, проводила время то в Москве, то в Зарайске. В родном доме для нее были выстроены маленькая мастерская в «сарае», покрытом стеклянными рамами от парников для организации верхнего света. Дома Голубкина жила по собственному расписанию, отличному от семейного распорядка: дни проводила в мастерской в уединении, а по вечерам приходила в семью. Ни дети, ни взрослые не беспокоили художницу во время работы, зная, что Анне Семёновне необходимы покой и одиночество. Хоть близкие и не всегда понимали ее искусство, но каждый признавал значимость того, чем она занималась.

Александра Семёновна отвечала в семейном быту за выполнение практически всех домашних задач. «Ее слушали и безоговорочно принимали ее решение», — отмечала близкая к семье Голубкиных Серафима Царевская. Как и младшая сестра, Александра не была замужем. Она получила фельдшерское образование, какое-то время работала в подмосковной больнице, несколько раз ездила в Сибирь в составе санитарного отряда для помощи переселенцам. Александра Семёновна играла огромную роль в жизни Анны Семёновны. Погружённая в работу, художница была непрактична, доверчива, крайне восприимчива: могла днями питаться одним чаем с черным хлебом; раздать последние деньги по первой просьбе незнакомцев; уничтожить произведение в приступе сомнений. Старшая сестра была для Голубкиной постоянной подмогой и спасением. «Пускай приедет, она все рассудит», — говорила художница. Александра Семёновна со «своим твердым, сдержанным характером» как никто могла поддержать и ободрить Голубкину. Скульптор всецело доверяла ее мнению, и это касалось не только быта, но и вопросов искусства. «Суд ее над произведениями был высшим судом для Анны Семёновны: она прямо трепетала перед ее мнением», — вспоминала ученица и близкая подруга Голубкиной Зинаида Клобукова. Когда художница заканчивала работу над скульптурой, она звала сестру, чтобы та первая посмотрела на готовую вещь. Иногда Александре Семёновне удавалось спасти произведения, в которых скульптор по каким-то причинам начинала сомневаться. Заметив, что Анна Семёновна настроена разбить работу, Александра просила подарить ей эту вещь, а затем возражала: «Раз ты мне ее подарила, теперь эта вещь моя, и ты не имеешь права разбивать мои вещи», — и произведение оставалось жить. Продажа скульптуры, условия заказов, планы на работу (но не замыслы — они были сокровенной тайной) — во всем советовалась художница со старшей сестрой. «Без Сани я не сделала бы и половины того, что мною сделано в искусстве», — говорила Голубкина.

Анна Семёновна не оставила письменного завещания, и после смерти художницы Александра стала изъявительницей ее воли. Согласно устным распоряжениям сестры, она собрала воедино большую часть творческого наследия скульптора и передала его в дар государству с целью организации мемориального музея. До своей смерти Александра была деятельным участником Комитета по увековечиванию памяти А.С. Голубкиной. В результате его работы в 1932 году было принято решение о создании в пространстве мастерских, где художница жила и творила в течение 17 лет, первого в стране и четвертого в мире музея одного художника-скульптора, ставшего в ряд с музеями Огюста Родена, Микеланджело, Бертеля Торвальдсена.