Семейные страницы Анна Голубкина. Часть II

Жизнь, которую выбрала для себя Анна Голубкина, была полностью посвящена искусству. В ее миропонимании роль жены-матери-хозяйки не могла сосуществовать с ролью творца, и, несмотря на все демократические веяния, эта идея вполне соответствовала традиционному укладу эпохи. Понимая реалии, Голубкина говорила: «Искусство — это подвиг, и тут нужно все забыть, все отдать, а женщина в семье — пленница», и следовала принципу «Искусство связанных рук не любит». Причем для скульптора это не было эгоистичной прихотью: конечно, так проявлялось стремление к художнической свободе, но гораздо важнее здесь было стремление к заботе о ближних. В представлении общества того времени, и Голубкиной как члена этого общества, женщина, состоящая в браке, должна была полностью принадлежать супругу и детям. Ярко иллюстрирует эту мысль эпизод, произошедший между Анной Семёновной и Зинаидой Клобуковой. Когда скульптор узнала, что одна из ее любимых учениц замужем и имеет четырех детей, она назвала себя «преступницей». Не зная о семейном положении Клобуковой, Голубкина взяла ее в ученицы и вселила веру в то, что она может быть скульптором — в этом художница видела свое «преступление». Характерный случай из жизни Голубкиной вспоминал друг художницы Иван Ефимов: «В знакомой А.С. Голубкиной семье жена умерла, остался с отцом сын лет двенадцати. Анна Семёновна очень любила мальчика и заботилась о нем. Отец, видя это, заговорил о браке. Анна Семёновна: “Очень люблю вашего сына, но не могу служить двум богам”».

Осознанное решение оставаться одной для Анны Семёновны не было простым. «У нее было большое желание любить, даже иметь ребенка, но она изо всех сил гнала от себя эти желания и поборола себя», — передавала слова скульптора Зинаида Клобукова. При этом тема материнства нередко становилась сюжетом для произведений художницы. Размышления Анны Семёновны о положении женщины в современном ей мире, об идее женственности, о материнской любви, о связи ребенка и матери отразились в таких работах, как «Пленники» (1909), «Женщина с ребенком» (1912), рельефах «Мать с ребенком» (1913) и «Материнство» (1925), в многочисленных камеях.

До сегодняшнего дня история сохранила немало добрых, трогательных, а порой анекдотичных случаев из жизни Голубкиной, связанных с ее взаимоотношениями с детьми.

В 1906 году художница, находясь в Зарайске, вместе с сестрой Александрой помогала в организации местного детского сада. После того, как были решены формальные вопросы, Анна Семёновна взялась за проведение занятий по рисунку и живописи для малышей. Нина Алексеева, инициатор затеи, подробно описала свои впечатления от первого урока: «Она начертила две линии — горизонтальную и вертикальную, и обвела их узорчатой каемкой, получился дубовый листок. Потом сделала точку (гвоздик) и рядом нарисовала скакалку. Своим образным красочным языком она рассказала детям о живописи и рисунке. Ребята слушали ее затаив дыхание: ничего подобного они до сих пор не видели и не слышали».

Немного позднее в городе появился Народный театр, в обустройстве которого также приняли деятельное участие сестры Голубкины. Неоднократно к постановкам привлекались совсем юные артисты. Так было и при подготовке спектакля «Снегурочка». Для массовой сцены в лесу «организаторы» набрали зарайских ребят. По сцене были расставлены настоящие елки, а под ними — грибы из ваты. Анна Семёновна выбрала девочку, нарядила ее в сарафан и поручила во время представления собирать грибы и ягоды. «Зрителей поразило, как хорошо дети разыграли массовую сцену в лесу, особенно то место, когда на сцену выбежала маленькая девочка и принялась присаживаться под елочки, собирая грибы. Все пришли в восторг, когда она звонким голосом крикнула: “Девочки, идите сюда, смотрите, какой я грибок нашла!”» — вспоминала о спектакле сестра этой девочки Сора (Серафима) Царевская. О ней Анна Семёновна сказала: «Она будет замечательной артисткой, вот вы увидите!» Повзрослев, Валентина Александровна Сперантова действительно сделала карьеру в киноиндустрии и стала народной артисткой СССР.

Небезразличны Голубкиной были люди — дети и взрослые, оказавшиеся в сложной ситуации. Когда художница видела человека в беде, она всем сердцем стремилась ему помочь. Так она поступила и с юной Анной Бесчастных. Девочка росла в зарайской семье «грубых бедных сапожников» в тяжелых условиях, но, несмотря ни на что, ей удалось самостоятельно подготовиться к поступлению в местную гимназию. По результатам вступительных экзаменов ее, а также племянницу художницы Александру при оценках не хуже прочих в учреждение не приняли. «Ну мы про нашу Саньку уже не говорим. Все равно мы ее выучим, и пусть они остаются со своей низостью, но вторую девочку, Бессчастнову, вы должны всадить в гимназию, Евгения Михайловна, — писала Анна Семёновна своей подруге, имеющей некоторое влияние в сфере образования. — Ее положение таково, что ей или учиться и жить на свете, или умереть». Заступничество Голубкиной сработало. После четырех классов в гимназии Бесчастнова сумела поступить на учительские курсы в Москве, стать учителем в Коломенской школе, а затем ее директором.

Будучи в Москве, Голубкина часто навещала семьи друзей. Ни одной недели не обходилось без визита дома Глаголевых. Отец семейства Александр Николаевич и его жена Евгения Михайловна знали художницу с ее юности, и их дружба сохранялась в течение всей жизни скульптора. Ко всем членам большой семьи (помимо родителей, в ней было 12 детей) Анна Семёновна проявляла особое внимание, принимая к сердцу мельчайшие подробности внутренней жизни дома. Евгения Александровна, дочь Глаголевых, хорошо запомнила и описала один эпизод. Очередной раз зайдя в гости к Глаголевым, Голубкина обнаружила маленькую Женю в слезах. Оказалось, что братья ушли в синематограф, не взяв ее с собой. Чтобы помочь ребенку в его горе, художница повела девочку на желаемый фильм. «Не помню, как мы брали билеты и как вошли в маленькое зальце с таким же маленьким экранчиком, но отлично помню содержание шедшей в тот вечер картины и поведение Анны Семёновны, обрекшей себя на добровольную пытку», — вспоминала Евгения Александровна. Несмотря на все свое негодование («Фу ты, шуты какие»), Голубкиной «пришлось испить до конца всю чашу тогдашней тривиальной кинематографической романтики».

С теплом вспоминал Иван Бедняков, резчик по дереву, как Анна Семёновна «купила» за гостинцы рисунки его детей с домашней выставки, и «ребята были страшно довольны, что их работы раскупаются». Художница Александра Хотяинцева упоминала, что Голубкина, собираясь из Крыма обратно в Москву в 1909 году, набрала с собой «полтора пуда красивых камешков с пляжа для всех ребят своей улицы». А переводчица Надежда Чулкова описывала такой случай: художница пригласила ее с четырехлетним сыном в мастерскую, где «стала забавлять Володю, подарила ему какие-то свои инструменты, дала ему кусочек глины и радовалась на него, когда он бегал по огромной мастерской, рассматривая все, что там находилось».

Особое чувство привязанности Анна Семёновна испытывала к своим племянникам и племянницам. Вместе Александра и Анна растили детей брата Николая. Сестры Голубкины находили, что жена Николая Семёновича не в состоянии была дать детям подходящее воспитание, и с согласия старшего брата забрали в зарайский дом четырёх ребят — Зину, Санчету, Веру и Колю; с родителями осталась только маленькая Надя. С большим вниманием и теплотой они относились и к детям брата Семёна Семёновича и сестры Любови Семёновны. Когда художница подолгу жила в Зарайске, почти все свое свободное время она посвящала маленьким племянникам: «то она придумает прогулку за город, то устроит чтение вслух, то уведет всех работать на огород». Голубкина старалась передать детям то, что ей самой было близко: умение замечать красоту в простых вещах, бережное отношение к любому живому существу, искренность в общении.

Оказываясь в Москве, Анна Семёновна не переставала участвовать в жизнях детей Голубкиных, писала им и ждала писем в ответ. «Ее интересовали малейшие подробности нашего быта, наше ученье, успехи и неудачи. Она тяжело переживала наши болезни и горько мучилась утратами в семье», — вспоминал Николай Николаевич, племянник скульптора. Когда возможности приехать в Зарайск не было, Голубкина звала племянников к себе. То один, то другой, они могли жить с художницей по несколько недель. «Прошу тебя приехать с Катей, теперь тут тепло, у меня на балконе дверь открыта. <...> У меня теперь вдумчивых делов нет, и мне мешать ничто не будет», — писала Голубкина сестре. По-своему уникальным памятником является личный дневник племянника Алёши, в котором двенадцатилетний мальчик зафиксировал три недели из жизни скульптора в июне 1925 года. В дневнике Алёша, гостивший у Голубкиной, описал встречи и поездки, бытовые подробности, факты, связанные с работой художницы над тем или иным произведением. Упоминается здесь и культурный досуг: Третьяковская галерея, Музей изящных искусств, Ботанический сад, выставка АХРР, Зоологический сад, кино… «Попили чаю и пошли в Третьяковскую Галлерею. Пришли, взяли билеты и пошли глядеть. Все старое, новых картин нет. Поглядели и пошли домой, уж было поздно».

Иногда художницу все же одолевала глубокая тоска по дому, и «она бросала все, срывалась с места и ехала в Зарайск». Приезд Анны Семёновны всегда был маленьким праздником для домашних, особенно для детей: скульптор неизменно привозила с собой гостинцы — обувь, книги, материю, игрушки, лакомства, а как-то раз даже невиданные в уездном городке ананасы. Из привезенной материи часто Голубкина шила для племянников одежду: «Девочкам она шила платьица на кокетке с пышными сборками, а племяннику Коле — русские рубашки с красными ластовицами. Шила она ему и бархатные костюмчики, так как любила видеть детей хорошо одетыми», — писала Сора Царевская. Игрушки тоже бывали самодельными. Например, в Художественно-педагогическом музее игрушки имени Н.Д. Бартрама можно обнаружить бумажные игральные карточки с нарисованными на них персонажами: людьми, животными, растениями. Карточки сопровождает небольшой авторский текст, который, впрочем, не дает полного представления о том, каким образом могла строиться игра. А в коллекции Музея Анны Голубкиной хранятся три небольшие глиняные фигурки, созданные художницей специально для детской ручки: «Мужик» (1921), «Барыня» (1921), «Лошадь» (1921). Свои игрушки Анна Семёновна могла «обрамлять» художественным рассказом. Об этом вспоминала ученица скульптора Татьяна Бартенева: «Делала она игрушки для своих племянников, например, домик, внутри освещенный огарочком свечи, а в связи с этим освещенным домиком она составляла целый художественный рассказ, вроде того, как утомленный путник в дороге, во тьме ночи вдруг видит огонек и т. п.». Для племянников Голубкина в 1920-е годы переложила русскую народную сказку «Солнце, Месяц и Ворон», превратив ее в пьесу из трех актов. Сама художница однажды сказала: «Если я ослепну, то буду сочинять сказки для детей».

Закономерно, что творчество Анны Семёновны также наполнено детскими образами. Более чем в 30 работах в глине, гипсе и мраморе скульптор запечатлела детей самых разных возрастов и характеров. Такие произведения, как «Итальянский мальчик» (1898), «Манька» (после 1904), «Митя» (1913), «Т.В. Россинская» (1913), «Рыцарь» (1923), «Укротитель» (1924), входят в галерею шедевров Анны Голубкиной. Кажется, что в эти образы художница вложила всю горечь от непростого жизненного выбора и всю любовь к чистой душе ребенка, обладающей той непосредственностью и искренностью, которая недоступна взрослому.