Любимые художники Павла Третьякова

С первых лет знакомства с Василием Перовым Павел Михайлович Третьяков проявлял к нему особое отношение. Художник стал одним из близких друзей семьи коллекционера. Старшая дочь коллекционера Вера писала: «Помню с детских лет, как он часто приходил к нам завтракать или обедать; его остротам, которых мы не могли понимать, и рассказам, из которых мы некоторые понимали, — не было конца; говорил он мягким голосом, серьезно, а все взрослые за столом заливались смехом, в особенности наш отец»¹. Третьяков ценил художественную и содержательную глубину произведений Перова, приобрел множество его работ. Первой из них стала картина «Сельский крестный ход на Пасхе» (1861), на которую был наложен цензурный запрет. Чуть позже портреты А.Н. Островского, Ф.М. Достоевского, А.Н. Майкова, В.И. Даля, написанные Перовым по заказу Павла Михайловича, положили начало портретной галерее выдающихся людей русской нации, ставшей частью собрания коллекционера. О «серьезности и близости духовной»², соединявшей Третьякова и Перова, вспоминала другая дочь Павла Михайловича — Александра Боткина. В письме к Репину сам коллекционер признавался: «Перов — человек добрый, гуманный и эгоист менее чем кто-нибудь, за многое я его очень уважаю и люблю»³. Об общности их взглядов Третьяков сказал и после смерти художника от туберкулеза в 1882 году: «Человек-то он был очень близкий мне…»⁴.

Одним из многолетних корреспондентов Третьякова был Иван Николаевич Крамской. Первые письма, которыми обменивались собиратель и художник, были сдержанными, нарочито деловыми. Впоследствии после личного знакомства их отношения укреплялись, становились более доверительными. Коллекционер приобретал лучшие работы Крамского с передвижных выставок. В кругу произведений русских мастеров на евангельские сюжеты Третьяков более всего ценил картину художника «Христос в пустыне» (1872). Коллекционер писал: «Я считаю эту картину крупным произведением и очень радуюсь, что это сделал русский художник…»⁵. Написанные Крамским по заказу Третьякова портреты И.А. Гончарова, Л.Н. Толстого, Я.П. Полонского, М.Е. Салтыкова-Щедрина заняли почетное место в портретной галерее выдающихся людей русской нации. Коллекционер ценил Крамского не только как талантливого художника, но и авторитетного знатока искусства и собеседника, «способного вызывать обмен глубокими, даже сокровенными мыслями»⁶. Крамской в свою очередь был признателен Третьякову за высокое намерение создать галерею национального искусства, за поддержку художников в нужде. Они особенно сблизились в начале 1876 года, когда Крамской прожил у Третьяковых почти три месяца, исполняя портрет Веры Николаевны, жены Павла Михайловича. Важность дружбы между ними отмечали и другие мастера. Так, после смерти Крамского в 1887 году Виктор Васнецов писал: «Для Павла Михайловича потеря Крамского, я думаю, в особенности тяжела, они были близки и понимали друг друга»⁷.

Классика русского реализма Илью Репина Третьяков поддерживал на протяжении многих лет. Коллекционер регулярно навещал художника в его квартире в Теплом переулке в Москве. Репин в свою очередь стал желанным гостем в доме Третьякова в Толмачах. Вера Павловна Зилоти вспоминала: «Часто приходил он с нашим отцом прямо из галереи к нашему семейному завтраку. Отношения между отцом и ним были ярки обоюдным восхищением, поклонением, теплотой и стоят совсем особняком в моей памяти. Мы заслушивались и заглядывались на них, сидящих по бокам угла стола»⁸. Они говорили о семейных делах, обменивались мнениями о выставках, новых работах русских мастеров.

Третьяков был вовлечен и в процесс работы Репина над картинами. В письмах коллекционера к художнику часто встречаются замечания дружеского характера в отношении того или иного полотна. Третьяков последовательно приобретал их: монография Репина стала одной из самых обширных в галерее коллекционера. Александра Павловна Боткина вспоминала: «Он ревниво упрекал Репина, когда он отдавал вещи другим, досадовал, что от времени до времени Репин справлялся, не передумал ли Павел Михайлович приобрести уже условленную вещь»⁹.

Репин же почитал Третьякова как человека, оказавшего невиданную поддержку русскому искусству. Уже после его смерти художник создал по заказу Совета Третьяковской галереи портрет коллекционера, изобразив его на фоне собрания Третьяковской галереи. Показательны и слова Репина, в которых он выразил значение деятельности Третьякова во всей русской культуре второй половины XIX века: «Пожалуй, придется признать и всю эту половину века в нашей истории, и самого коллекционера картин, и его музей действительно чем-то из ряду выдающимся настолько, что и оценить все это нельзя нам, близким. А вот как настанет временное оскудение, мелочь, тогда поймут ушедшую вдаль эпоху и удивятся ее грандиозности, оценят и искусство, и собирателя»¹⁰.

В 1871 году Павел Михайлович приобрел первую картину Федора Васильева — «Оттепель». В связи этим между ними началась переписка. Интересно, что Васильев одним из первых оценил намерение Третьякова создать национальную галерею: «Знаете, Павел Михайлович, Вам до смешного завидуют все, имеющие галереи. Знаете ли Вы это? Ведь у Вас музей, у Вас история развития русских художников. Я не знаю мысли, какою Вы руководитесь, собирая картины современных и прежних художников, но результат этого собрания изумительный!»¹¹. В письмах наглядно отразилось и то, с каким вниманием Третьяков относился к молодому, но талантливому пейзажисту. Находясь под обаянием его дара, Павел Михайлович жалел Васильева, болевшего туберкулезом и проживавшего в Крыму. Вера Павловна Зилоти писала: «Наши родители ценили Ф.А. Васильева очень высоко как громадного поэта-художника и нежно любили его как человека, ездили в Крым навещать его перед его столь преждевременной кончиной: ему было всего 23 года»¹². Третьяков не только снабжал художника средствами, но и стремился приобрести каждую из его работ. Уже после смерти живописца в письме к Ивану Крамскому Третьяков отмечал: «…я уверен, что Вы сочувствуете моей такой усиленной любви к произведениям Васильева, хотя, может быть, и находите неудобным отдавать много вещей его в одни руки»¹³.

Общение Павла Михайловича с Василием Суриковым было недолгим, но ярким. В ряду полотен исторического жанра, освещавших события из национальной истории, Третьяков ценил произведения художника. В них коллекционера несомненно привлекала историческая достоверность событий, выразительность характеров и точная психологическая характеристика изображенных. Несмотря на то, что в 1880-е годы критики ругали Сурикова за «грязную» живопись, Третьяков приобрел три его монументальные исторические картины, составившие трагическую трилогию: «Утро стрелецкой казни» (1881), «Меньшиков в Березове» (1883) и «Боярыня Морозова» (1887). Именно благодаря первой картине, появившейся на Передвижной выставке, коллекционер и члены его семьи познакомились с творчеством художника и очень скоро с ним лично. Александра Павловна Боткина так вспоминала о встречах в стенах дома в Лаврушинском переулке с Суриковым, иногда приходившим вместе с Третьяковым к завтраку: «Как человек он оказался так самобытен, так ни на кого не похож, и лицом, и говором. Никогда нельзя было угадать, что он вам ответит или что скажет сам»¹⁴. Яркую характеристику художнику дала и Вера Павловна Зилоти, назвав его «неуклюжим молодым медведем, могущим быть, казалось, и страшным, и невероятно нежным», а иногда и «прямо обворожительным»¹⁵. Суриков приглашал жену и дочерей Третьякова в свою мастерскую, показывал им многочисленные этюды к картине «Боярыня Морозова», которая впоследствии заняла одно из центральных мест в галерее коллекционера.

Павел Михайлович Третьяков познакомился с Васнецовым в 1873 году. Художник очень быстро стал близким другом семьи коллекционера, частым гостем в его доме в Лаврушинском переулке. Дочь Третьякова, Александра Павловна Боткина, впоследствии так вспоминала о первом появлении Васнецова на даче Третьяковых в Кунцеве: «Недалеко от дома навстречу нам размашисто летела высокая тонкая фигура, которая, несмотря на темный костюм, казалась светлой от светлого лица и волос <…> сразу стала ясна атмосфера симпатии, которая окружала его»¹⁶. Будучи близок к Васнецову, включенный в его творческий процесс, Третьяков последовательно формировал в галерее монографию художника, представившего свой вариант постижения духа русской истории и религиозно-поэтического сознания. В середине 1890-х годов Третьяков признавался в особой любви к творчеству Васнецова в письме Льву Толстому. Он уверенно возражал писателю, назвавшему картины художника «мазней, исполненной лжи»¹⁷: «Я люблю произведения Васнецова и не опасаюсь это говорить, хотя, может быть, да и, наверное, многие от них приходят в такой же ужас, как другие от последних произведений Ге»¹⁸. Коллекционер приобретал его сказочно-былинные произведения, с увлечением собирал эскизы, картоны и акварели к росписи Владимирского собора в Киеве. В 1893–1894 годах Третьяков разместил последние в галерее, уже ставшей к этому моменту городским учреждением. В 1898 году за две недели до смерти собиратель приобрел «Богатырей». Несмотря на дальнейшее пополнение собрания галереи после смерти Павла Михайловича, картина всегда располагалась в большом зале второго этажа, на стене, завершающей перспективу верхних экспозиционных помещений. Здесь она находится и сегодня.