Отвергнутые шедевры Вызов Павла Третьякова. Третья часть

Василий Верещагин признавался, что он поехал в Туркестан, чтобы увидеть истинное лицо войны. Он представлял себе войну по батальным полотнам с победоносной русской армией. То, что он увидел в Туркестане: варварство, жестокость, страдание, физическая, душевная боль солдат, — абсолютно перевернуло его представление о войне. Из Туркестана Верещагин вернулся другим человеком.

«Апофеоз войны» художник задумывал как кульминацию всей туркестанской серии, которую он написал целиком в Мюнхене, а показал первый раз в Лондоне. Безлюдный город, выжженная степь, кружащее воронье, высохшие деревья. Художник не употребляет темных красок, наоборот, берет яркие, сочные цвета, специально пластически подчеркивает то, что происходило на его глазах.

Верещагин задумывал полотно как «торжество» Тамерлана, однако позже расширил временные рамки и перенес это событие вне времени. Смысл картины подкрепляется надписью на раме: «Посвящается всем великим завоевателям: прошедшим, настоящим и будущим». Вся Европа была шокирована от того, что увидела на полотнах Верещагина — в них нет «ура-победных» войск, галопирующих коней, парадов, но на земле лежат умирающие, раненые русские солдаты. Война представляется как всемирная трагедия.

Никто до этого не видел такой Туркестан, такой Восток. Когда Верещагин показал эту выставку в Петербурге, ожесточенные споры долго не умолкали. В прессе появились возмущенные статьи. Верещагина обвиняли в «ташкентском взгляде», в симпатиях к азиатам, и он, конечно, с трудом переживал эту трагедию. В состоянии нервного срыва он сжег три своих полотна, которые подвергались особо яростным нападкам.

Интересно, что когда выставка проходила в Лондоне, в каталоге было написано, что картины не продаются. Верещагин хотел продать целиком всю серию в одни руки. Кто мог тогда приобрести столь большую серию? Только Павел Михайлович Третьяков. Он сделал это с финансовой помощью своего младшего брата Сергея и купил серию за 92 000 рублей серебром, огромную сумму по тем временам.

В 1863 году после долгих и мучительных поисков художник Николай Николаевич Ге нашел тему для большого полотна — Тайная вечеря. Картина была приобретена императором за 10 000 рублей серебром, и за нее художник получил звание профессора. Картина стала очень популярна у публики, поэтому спустя три года художник написал авторское повторение, уменьшенный вариант, который хранится в Третьяковской галерее.

Первоначальное полотно вызвало громкие споры. Чем оно так возмущало зрителей? Дело в том, что Николай Николаевич Ге абсолютно изменил привычную иконографию этого сюжета. Ранее Тайная вечеря представлялась как трапеза за длинным столом, в центре которого сидит Христос с благостным лицом, по левую и правую руку от него по шесть апостолов. На картине Николая Ге вперед выдвинута фигура предателя Иуды. Между ним, Христом и апостолами лежит яркая полоска света. Свет исходит от лампы, которая стоит за спиной Иуды. И это не просто коллизия, а конфликт двух мировоззрений.

Как писал Николай Ге, Иуда предал не потому, что хотел 30 сребреников, а потому, что боялся, что за Христом идет очень много народа. Он боялся, что все они идут в пропасть, упадут в бездну. Такая трактовка была абсолютно не понята и не принята христианским обществом второй половины XIX века. Вместе с тем образ Христа у Ге получился совершенно неканонический: расслабленная фигура, лежащая на ложе, вызывала сомнения, недоумение. Почему Христос изображен таким образом? Он здесь явно не проповедник. Достоевский писал: «Посмотрите внимательно на эту картину. Где тут последовавшие восемнадцать веков христианства? Перед нами обыкновенная ссора весьма обыкновенных людей».

Спустя четверть века после написания «Тайной вечери», Николай Ге создал еще более провокационное полотно, которое называется «Что есть истина? Христос и Пилат». В 1890 году картина была выставлена на передвижной выставке. Обер-прокурор Святейшего синода Победоносцев написал Александру III: «Глубокоуважаемый император, как можно было выставить картину Николая Ге? Она глубоко антирелигиозна и оскорбительна для чувств верующих». Император отвечает на полях: «Картина отвратительная. Снять с выставки. Запретить к экспонированию».

Анна Петровна Ге, супруга художника, вспоминала, как на выставке перед этой картиной собиралась публика, которая сразу раскололась на две партии: одни восхваляли картину, другие сильно ее ругали. Споры были настолько ожесточенные, что иногда дело доходило до драки. В этой картине возмущало абсолютно всё. И прежде всего образ самого Христа. Николай Ге снял всякую сакральность этого образа. Он написал Христа словно нищего или, как писали критики, как каторжника со злобным лицом. Некоторые называли его злобным пролетарием, другие писали в своих рецензиях, что напротив Пилата состоит фигура некоего собеседника, не признавая в нем Христа.

Возмущение вызывала, конечно, и фигура самого Пилата. Пластически крепкая, сжатая фигура с внутренней, потаенной энергией, Пилат вопрошает Христа: «Что есть истина?» При этом мы помним, что в истории искусства свет обычно ассоциируется с добром, а тьма — со злом. Николай Ге нарушает эту традицию. Он дает здесь свет не как оценочную характеристику персонажа, скорее всего он просто утяжеляет и усиливает коллизию этого диалога. Для любого христианина ответ на вопрос «Что есть истина?» очевиден. Христос отвечает: «Я есмь путь, истина и жизнь».

Удивительно, но даже пейзаж может оказаться в центре споров и жарких дискуссий. Когда в 1879 году «Березовая роща» Архипа Куинджи появилась на VII передвижной выставке, она сразу привлекла к себе внимание зрителей. Благодаря тому, что огромные стволы берез, больше напоминающие тополя, максимально приближены к переднему плану, зритель как будто стоит в сумрачном сыром лесу, и ему нужно сделать всего лишь несколько шагов, чтобы выйти на поляну. Куинджи изобразил некое переходное состояние человека из тьмы на свет, из холода в тепло. Критики писали, что «Куинджи удалось поймать свет». А Репин заметил: «Когда привезли картину Куинджи на выставку, все просто ахнули». И все потому, что среди многочисленных пейзажей академического направления эта картина сразу выделялась светом, декоративизмом, иллюзорностью и особой обобщенностью форм. Выбор Третьякова пал именно на эту картину.

«Березовая роща» выдерживает разную степень увеличения. Если мы внимательно присмотримся, здесь есть маленькие детали, которые у Куинджи играют огромную роль. На пенек забрался зверек, возможно мышка. Постепенно мы замечаем вертикальную полосу, которая словно делит картину пополам, как страницы у книги. А если посмотреть на дальний план, нам уже чудится человеческий профиль в ветвях, в кронах деревьев. И все это — Архип Иванович Куинджи. Его манера была не похожа ни на кого другого.

В монографическом зале Ивана Крамского большинство произведений были приобретены Павлом Третьяковым. Коллекционера и художника связывали крепкая дружба и деловые отношения. Однако портрет «Неизвестной» Павел Третьяков не купил. Почему? Портрет сначала путешествовал по городам России, потом его приобрел частный коллекционер Клюквист, а затем уже он попал в собрание коллекционера Харитоненко. И только в 1925 году этот портрет оказался в Третьяковской галерее.

Почему Павлу Третьякову так не понравился этот образ? Коллекционер был строгих консервативных взглядов, а светское общество относило таких героинь к дамам полусвета. Возможно, она даже была содержанкой. И этот образ — соблазнительный, дразнящий красотой — не импонировал самому Третьякову.

Мы видим, что днем, как писали критики, с трех до пяти пополудни в открытом экипаже-ландо едет прекрасная дама. У нее потрясающий наряд, который был явно выписан по журналам парижской моды. На ней шляпка а-ля «Франциск» со страусиными перьями, украшенная жемчугом. У нее нет вуали, она не прячет свое лицо. На ней строгое зауженное в талии пальто а-ля «Скобелев», отделанное соболиным мехом и атласными лентами. На руках у нее тонкие шведские перчатки, золотые браслеты — всё слишком вычурно, слишком маняще и слишком красиво. Даже свою подпись Крамской ставит по кругу на этой картине.

Таких дам не пускали в приличные дома. Вспоминается пьеса Островского «Бесприданница», когда Кнуров предлагает Ларисе Огудаловой быть его содержанкой. Также приходит на память известный роман Дюма «Дама с камелиями» о судьбе парижской куртизанки. Стасов назвал «Неизвестную» «кокотка в коляске». А некоторые считали ее «исчадием большого города». Отношение публики было крайне негативное.

Проходит время, и сейчас современный зритель, подходя к этой картине, любуется, как написаны детали одежды, какое красивое лицо, любуется художественными достоинствами этого портрета. В начале XX века стихотворение Блока «Незнакомка» невольно отбросило тень на название этой картины, поэтому ее часто называют «Незнакомка». А уже в советские годы этот портрет воспринимался как «Русская Джоконда» и был символом аристократизма, утонченности и духовности.