Владимир Стасов в изображении Ильи Репина

Стасов родился 2 (14) января 1824 года в семье известного русского архитектора Василия Стасова, получил отличное домашнее образование, знал шесть языков, много читал, превосходно играл на рояле, увлекался музыкой и даже мечтал стать композитором. В 1836–1843 годы Стасов обучался в Училище правоведения. После счастливой студенческой поры последовало почти восемь лет работы «по профессии» — мелким чиновником в различных департаментах Сената. Степенная государственная служба обеспечивала средства к существованию, но вряд ли могла импонировать Стасову. Еще в 1844 году в письме к отцу он признавался в намерении посвятить жизнь художественно-критической деятельности. В 1847-м в «Отечественных записках» были опубликованы первые статьи будущего критика. Выйти в отставку со службы Стасов смог в 1851 году, когда ему представился шанс поехать за границу вместе с потомком уральских промышленников, дипломатом и меценатом Анатолием Николаевичем Демидовым. У Демидова он состоял консультантом по вопросам искусства и литературы и занимал должность библиотекаря в его имении близ Флоренции. С возвращением в Россию в 1854 году началась активная публицистическая и научная деятельность Стасова.

Знакомство Стасова и Репина произошло в сентябре 1869 года благодаря Марку Антокольскому. Стасов, к тому моменту всем известный критик, хвалил работы начинающего скульптора и захотел встретиться с его друзьями — студентами Академии художеств, в числе которых оказался и Репин. Визит «страшного» Стасова, громившего в своих статьях их альма-матер за «классицизм и рутину», молодые люди ждали с напряжением. Встреча прошла в непростых спорах о делах искусства, а воспоминания о ней Репин детально воспроизвел в автобиографии «Далекое близкое».

«Громадная бородатая фигура сильного мужчины, с проседью, в черном сюртуке. Он должен был согнуться, чтобы заполнить собою пролет в мою комнату. Вид его был очень внушительный и так же мажорен, как и его статьи» — это первое впечатление Репина от встречи с маститым критиком словно сохраняется в его портрете Стасова, исполненном уже в 1873 году. Портрет был написан за несколько дней до отъезда художника в пенсионерскую поездку по Европе. На обороте произведения Репин (будто желая зафиксировать факт завязавшейся дружбы) оставил подробную запись о датах сеансов, адресе и возрасте модели и художника.

В своих воспоминаниях о Стасове Репин емко сформулировал художественные взгляды критика: «Стасова забирал реализм жизни в искусстве, плоть и кровь человека, с его страстью, с его характером. Он был уже во всеоружии тогдашних новых воззрений на реализм в искусстве и верил только в него. Он любил в искусстве особенность, национальность, личность, тип и, главное, типичность». «Эталоном» для Стасова стали произведения художников-передвижников, которых он восхвалял в своих критических обзорах, хотя эти статьи порой вызывали недоумение самих художников¹. Он высоко ценил В.В. Верещагина, «самого заклятого, неутомимого и дерзкого реалиста», называя его Львом Толстым в живописи. Но особенно близко было ему творчество Репина, «поразительный талант» и «глубокая национальность» живописца. Репинские полотна Стасов удостаивал особым вниманием в обзорах передвижных выставок и посвящал художнику и его полотнам отдельные статьи.

Появившиеся к концу столетия новые художественные течения Стасов не понял и не принял, поэтому беспощадно критиковал эстетические приоритеты молодого поколения художников — «декадентов» он ругал за бессодержательность, несовершенство формы, разрыв с традициями реалистической живописи. До последних дней Стасов придерживался своих устоявшихся взглядов на задачи искусства и оставался почитателем «того, что русский талант и гений создали великого и несокрушимого, — картин Репина, Верещагина, Вл. Маковского, Сурикова и лучших их товарищей».

На репинском рисунке 1888 года Стасов изображен во время концерта в Дворянском собрании. Основанное еще Екатериной II в 1785-м, Дворянское собрание стало к середине XIX века центром музыкальной жизни Петербурга, где выступали Ф. Лист, Г. Берлиоз, К. Шуман, А.Г. Рубинштейн и впервые исполнялись произведения русских композиторов: М.П. Мусоргского, А.П. Бородина, П.И. Чайковского, Н.А. Римского-Корсакова.

Музыку Стасов любил с юных лет. Еще в Училище правоведения его другом стал будущий композитор Александр Николаевич Серов, отец художника Валентина Серова. Как вспоминал Владимир Васильевич, почти все студенты играли на музыкальных инструментах и после занятий здание училища превращалось в консерваторию — звуки скрипок, виолончелей, фортепиано, флейт разносились по всем этажам.

С присущей ему страстностью Стасов увлекся русской музыкой. Он был знаком с Михаилом Глинкой, народно-национальные основы творчества которого были близки критику. В 1854 году Стасов примкнул к музыкальному кружку, сформировавшемуся вокруг композитора, и многократно писал о его творчестве.

В начале 1860-х он начал поддерживать объединение композиторов, известное как «Могучая кучка». Запоминающимся названием кружок обязан Стасову. В статье о славянском концерте Балакирева (1867) критик, превознося талант и умения музыкантов новой русской школы, назвал их «маленькой, но уже могучей кучкой». Среди них профессиональным композитором был лишь М.А. Балакирев, а остальные — М.П. Мусоргский, А.П. Бородин, Н.А. Римский-Корсаков, Ц.А. Кюи — совмещали музыку с иной деятельностью. Кучкисты считали себя наследниками творчества Глинки, но стремились «сказать свое собственное слово в музыке» и привнести в нее самобытные, национальные мотивы. Как вспоминал Стасов, он нередко помогал находить сюжеты для музыкальных произведений, к примеру: Мусоргскому — сюжет «Хованщины», Римскому-Корсакову — «Садко», Бородину — «Князя Игоря». Особенно почитал критик талант Мусоргского, которого поддерживал до конца дней композитора.

«Могучая кучка» к 1870-м фактически распалась, но Стасов не перестал участвовать в русской музыкальной жизни. О влиянии критика на музыкальный мир напоминают как посвященные ему романсы, сборники песен, симфонические картины и другие произведения, так и многочисленные карикатуры.

На репинском рисунке начала 1900-х Стасов, могучий седовласый старец, изображен в своем кабинете в Публичной библиотеке. За его спиной — стройные ряды плотно заставленных стеллажей, а огромный стол на первом плане загроможден книгами, которым только предстоит быть упорядоченными этим всеведущим библиотекарем.

С 1855 года и до последних дней жизни Стасов работал в Императорской Публичной библиотеке, собирая уникальные материалы о памятниках русской старины, книги, фотографии, рукописи и архивы художников и композиторов. Библиотеку он сравнивал с Эрмитажем, подчеркивая тем самым ее значимость.

К библиотечным делам Стасов приобщился еще в студенческие годы: в Училище правоведения он был выбран в библиотекари и отвечал за покупку иностранных книг. Позже в Италии он занимался систематизацией и комплектованием библиотеки Демидова в его дворце Сан-Донато, насчитывавшей более пяти тысяч книг.

Императорскую Публичную библиотеку Стасов посещал и до поездки в Италию, а после возвращения в Россию благодаря знакомству с библиотекарем и архитектором Василием Ивановичем Собольщиковым, заведовавшим Художественным отделением, постепенно втянулся в библиотечную жизнь. Он выполнял весьма обширный круг задач: работа с посетителями, ведение карточек, комплектование, организация выставок библиотечных фондов, составление годовых отчетов, написание научных статей. При этом почти семнадцать лет штатным сотрудником критик не состоял и трудился на благо библиотеки «безвозмездно». В 1872 году он был назначен заведующим отделом изящных искусств, сменив Собольщикова, скончавшегося в этом году.

Очень бережно Стасов относился к историческим и художественным материалам. Например, он уговорил Ивана Александровича Гончарова передать в библиотеку черновые главы романа «Обрыв» и рукописи, в том числе романа «Обломов», содействовал в приобретении рукописей Гоголя. Стасов собирал рукописное наследие русских композиторов и художников, а также подарил библиотеке письма к нему М.М. Антокольского, И.Е. Репина, В.В. Верещагина, И.С. Тургенева и многих других.

Стасов занимался комплектованием фондов библиотеки — приоритетом были фундаментальные исследования, богато иллюстрированные альбомы, периодика, монографии о художниках. Он собирал и фотографии, например приобрел коллекцию снимков памятников русской старины. В поездках за границу Стасов также был занят покупкой книг, рукописей, фотографий, снятием копий. Так, в Лувре были исполнены копии с миниатюр персидской рукописи «Рашид-Эддина», что дало возможность в художественных произведениях, литературе, спектаклях исторически верно изображать Чингисхана, его быт и окружение.

Деятельность Стасова в Публичной библиотеке была столь разнообразна и насыщенна, что, кажется, только на нее понадобилась бы целая жизнь. Благодаря его увлеченности своим делом и, шире, русской культурой были собраны и сохранены уникальные материалы, по сей день представляющие интерес для исследователей. Отношение самого Стасова иллюстрируют его слова, написанные дочери после очередной заграничной поездки: «И вот <…> я опять охвачен этой многорабочею жизнью, которую так люблю, в которой участвовал и с восторгом купаюсь, и без которой не мог бы, кажется, жить…»

Весной — летом 1883 года Стасов и Репин совершили совместное путешествие по европейским столицам. Их маршрут включал Германию, Голландию, Францию, Испанию и Италию. Пребывание в Дрездене совпало с католическими праздниками, и поход в знаменитую галерею пришлось отложить. «От нечего делать» Репин взялся писать Стасова. За два дня он исполнил портрет, известный теперь как «дрезденский».

О путешествии Стасов много писал, охотно рассказывая своим корреспондентам о репинском портрете: «Для того чтоб как-нибудь убить время, Репин взял да написал мой портрет. В 1½ дня!! В 14 всего часов!! Но какой отличный! Совершенно другой, что тот, который он писал 10 лет тому назад <…> В том я очень оживлен, поднял голову и как будто спорю, говорю или ссорюсь с кем-то. На нынешнем — совсем другое: совершенно спокоен, счастлив, доволен, чем-то как будто наслаждаюсь. Да оно и в самом деле есть чем наслаждаться: быть еще раз в чужих краях, в самых капитальных местах!!! <…> нынешнее путешествие не должно пройти бесследно: я не гулять сюда поехал, а просмотреть новый раз прежде виденное и обдуманное, окончательно закрепить разные свои, такие и сякие, мысли, и потом — написать некую одну большую вещь…»

Портрет был начат в 1889 году на даче Стасова недалеко от Санкт-Петербурга, но изменившаяся погода не позволила дописать его. Репин продолжил работу в следующем году, изменив цвет рубахи и панталон, а также выбрав более эффектную позу. И художник, и модель остались довольны произведением, запечатлевшим 65-летнего критика энергичным и крепким, будто даже в портрете уверенно стоявшим на своем.

Однако после его создания в начале 1890-х между ними начал назревать глубокий конфликт. В это время Репин был включен в комиссию по изменению устава Академии художеств, а затем вошел в состав ее профессоров. Стасов, всегда ругавший академии, расценил подобную деятельность живописца как измену передвижничеству. Но особенно глубоко его задели размышления Репина в его «Письмах об искусстве», публиковавшихся в 1893–1894 годах, где художник поддерживал декадентский, по мнению критика, принцип «искусства для искусства» — «как, а не что» написано. «Репин сделался ренегатом!» — писал Стасов тогда Антокольскому. Разрыв с Репиным, продлившийся почти пять лет, он переживал очень болезненно. Их отношения восстановились к концу 1890-х.

Дружба темпераментных Репина и Стасова знала несколько серьезных ссор. Еще в далеком 1875 году молодой Репин был оскорблен, когда критик без ведома художника частично опубликовал его письма из пенсионерской поездки. Не редкостью для них были частые споры. Во время совместного путешествия по Европе в 1883-м Стасов в письмах знакомым регулярно жаловался на «жестокие» диспуты с Репиным. Но яростно спорил Стасов не только с Репиным. Его полемический задор позволяет охарактеризовать его как человека, для которого существовало два мнения: свое и неправильное. Иногда Стасов не терпел возражений, даже если свидетельства очевидцев опровергали его точку зрения. К примеру, возникновение идеи Товарищества передвижников Стасов упорно связывал с Петербургской артелью художников и деятельностью Крамского, игнорируя факты и высказывания самого художника и многих других передвижников. Недаром писатель И.С. Тургенев, с которым у Стасова случались споры о музыке, адресовал ему строки: «Не спорь только с Владимиром Стасовым». А одна из статей запальчивого критика даже обернулась для него судебным разбирательством.

После примирения с критиком Репин загорелся исполнить еще один его портрет. «А портрет Ваш в шапке и шубе мне очень хочется написать», — настаивал художник весной 1900 года. Критик уступил его уговорам и, несмотря на майскую жару, стоявшую во время создания полотна, согласился позировать в зимней одежде.

За более чем тридцатилетнюю дружбу Репин создал около 20 живописных и графических изображений критика, зафиксировав его образ в разные периоды жизни и в различных обстоятельствах. На портрете 1900 года Стасов изображен тем «всесокрушающим колоссом» (выражение Репина), каким он стал для русского искусства второй половины XIX века. Признавая излишние порой запальчивость Стасова, косность суждений и субъективность обзоров, он, безусловно, был одним из самых авторитетных критиков своего времени, необыкновенно эрудированным и деятельным человеком, повлиявшим на русскую культуру.

Последний натурный портрет критика Репин исполнил в 1905-м (Харьковский музей). После смерти Стасова в 1906 году художник продолжил возвращаться к его образу: в 1907-м он включил его фигуру в толпу ликующих в картине «Манифестация 17 октября 1905 года» (1907, ГРМ), а также неоднократно вспоминал его в письмах и мемуарных очерках.